Пару дней назад тихо и как-то я б ы сказал незаметно Эдуарду Лимонову исполнилось 75.
Кто-то сегодня восхвалит вечного оппозиционера, писателя-скандалиста, радикала и неформала. Кто-то подвергнет его дежурному поруганию - за то же самое. Кто-то и вовсе сделает вид, что нет никакого Лимонова, а есть только ранее судимый за незаконное хранение оружия гражданин Савенко Э.В., уроженец г. Дзержинска Горьковской обл. Однако он есть. В истории русской литературы Лимонов уже занял собственное, не очень, впрочем, уютное место я бы сказал странноватое место. Но в день его юбилея хотелось поговорить не о его литературных успеха и неуспеха, его политического эпатажа, а о нем как я бы сказал некотором роде стиляге вернее
о человеке которого на басурманском языке называют
Стиляга не из Москвы.
Называть Лимонова корявым штампом из дамского глянца - «иконой стиля» - было бы, наверно, архи неправильно. К тому же, если кто Вероятно, можно ограничиться простым определением «стильный». Хотя стильных литераторов в России хватало всегда, и даже в самые беспросветные времена, чему свидетельством фотографии красного графа пижона и сибарита Алексея Николаевича Толстого сталинских времен. А уж во времена либеральные, когда двери в окружающий мир чуть-чуть приоткрылись, - тем более. В стране, лишенной поп-культуры, роль поп-звезд взяли на себя «работники пера» от международных плейбоев Вознесенского и Евтушенко до безымянных для широкой публики секретарей Союза писателей в привезенных из командировок в страны народной демократии замшевых пиджаках и джинсах Монтана.
Впрочем, Лимонов никогда не входил в плеяду «совписов». Из СССР он уехал в 1974 году нищим полудиссидентом, абсолютным, по советским меркам, неудачником, перевалившим на четвертый десяток. И все же, если судить по сохранившимся фото, и в Москве, и до того, в Харькове, Эдуард Савенко, непризнанный поэт, пионер андеграунда и самопровозглашенный «национальный герой» являл собой образец стиля. Пусть несколько провинциального что делать, «такая была жизнь», но весьма самобытного и, в хорошем смысле, одиозного. Не будем забывать, что и сам герой неплохо шил, имел соответствующие навыки, зарабатывал пошивом джинсов. «Брюк за мою жизнь сшил я тысячи, признавался Эдичка не без кокетства в «Дневнике неудачника.
Умение шить наверняка пригодилось ему и в тюрьме, куда он попал почти 60-летним, в 2001 году. Попал, разумеется, за «политику» среди обвинений фигурировало и создание незаконных вооруженных формирований (впоследствии, впрочем, снятое остаток срока после приговора Лимонов отбывал лишь за незаконное хранение оружия). И даже в зале суда, заключенный в клетку, словно опаснейший бандит, порядком постаревший за месяцы в Лефортово «молодой негодяй» выглядел на диво элегантно даже там он сумел каким-то образом показать собственный стиль. Умение, судя по судебным эпизодам других российских оппозиционеров, мало кому здесь подвластное.
Дела гардеробные
В творчестве Лимонова одежда и обувь занимают немалое место. В своем самом известном романе «Это я - Эдичка» он трижды, любовно и с подробностями, поминает свои «разноцветные итальянские сапоги», «красивейшие сапоги на высоком каблуке, сапоги из трех цветов кожи». В «У нас была великая эпоха» которое проходили одно время даже в российских школах описание одежки значительное место. «Потом долго думал, в чем идти - наконец, оделся очень странно, в рваные синие французские джинсы и прекрасный новый итальянский джинсовый пиджак, одел желтую итальянскую рубашку, жилет, разноцветные итальянские сапоги, шею обмотал черным платком», описывал свои гардеробные терзания все тот же Эдичка, литературное отражение реального Лимонова конца 1970-х.
Забавно и странно, но другим большим русским писателем ХХ столетия, столь же трепетно относившимся к описанию гардероба своих героев, был Марк Алданов (реальная глыба из первой волны эмиграции достоин отдельной истории как писатель и как великий неудачни 6 раз был номинирован на Нобеля и ниразу не получил) и в писательском, и в нравственном, и в политическом своем облике человек абсолютно противоположный Лимонову (и скорее всего, крайне последним нелюбимый по всем перечисленным причинам). Но так же, как Лимонов с фотографической точностью живописует одеяния своего персонажа (то бишь, в большинстве случаев себя самого), так и Алданов тщательно описывал мельчайшие детали туалета действующих лиц своих исторических романов (за что, заметим в скобках, полстолетия после смерти отечественные литературоведы обвиняют его в «мещанстве- вот уроды).
Сравните приведенный выше пассаж из «Эдички», к примеру, с этим отрывком из «Чертова моста" - «Штааль не мог не заметить, как нарядно был одет его гость. Под шубой-винчурой туруханского волка у него оказался зеленый, шитый золотом и шелками камзол, гроденаплевые панталоны, застегнутые ниже колен серебряными пряжками, и полосатые - не вдоль, а поперек, колечками, - шелковые чулки. В руках он держал белую муфту - «маньку». Все это было очень модно и тщательно обдумано».
Но консерватор, интелектуал, умница Алданов все же обдумывал наряды за своих персонажей в зависимости от эпохи и социального круга, чтобы точнее и плотнее внедрить их в ткань времени. «Революционеру» Лимонову же приходилось и приходится ориентироваться только на себя и собственный вкус ведь главным героем его книг всегда оставался он сам. При этом чувство стиля не изменяло ему практически никогда с единственной поправкой на неистребимую тягу к парадоксальной в его случае тяге к чистой, выглаженной буржуазной красоте, принесенной, наверно, еще из нищей харьковской юности.
Именно поэтому мимо него прошла эстетика панка- поэтому же всю жизнь его очаровывала эстетика военной формы. «Появись сегодня галифе и кителя в магазине, они были бы раскуплены в любом количестве за неповторимую оригинальность стиля», - ностальгировал Лимонов в «У нас была прекрасная эпоха» кстати, абсолютно точно предугадал моду на стиль «милитари». На одной из фотографий нью-йоркского периода Лимонов стоит на крыше небоскреба, одетый в белые клеша, узкий пиджак, расстегнутую до пупа рубаху и сапоги на каблуке - видимо, те самые. Прическа под Джима Моррисона; взгляд в никуда - «Лихорадка субботнего вечера», помноженная на романтику харьковских подворотен.
Впрочем, уже в начале 1980-х в Париже всплыл совершенно другой Лимонов богемный пост-панковский интеллигент в очках в массивной оправе, с бритыми висками, чем-то неуловимо похожий на молодого Дэвида Линча. И, наконец, в начале 1990-х в Москву вернулся тот Лимонов, каким мы его знаем до сих пор: подтянутый седой красавец с бородкой под Троцкого, в неизменной куртке военного образца (иногда, впрочем, он изменял ей с рокерской косухой). Солдат революции, враг истеблишмента, вечный борец. И эта одежда как и любая прежняя - сливается в единое целое с его образом - и литературным, и политическим, и жизненным. Потому что, как заявлял еще четыре десятка лет назад он сам, «одежда любой фирмы, которую одевает Лимонов, становится одеждой национального героя».
Наверно, и успех у женщин от фотомоделей Елены Щаповой де Карли и Натальи Медведевой до 16-летней девчонки Анастасии, без ума влюбившейся в годящегося ей в деды Лимонова в Москве конца 1990-х - тоже связан именно с умением вечного подростка Савенко выделяться на сером фоне будней, даже без помощи той самой «фирмы» (ударение, очевидно, на последний слог). «Я взял ее за ручку, и мы пошли. Я в лоховском тулупчике из пропитанного серого брезента. С бородкой, косящий под провинциального дедушку, и она, косящая под внучку», писал он о той скандальной связи в «Книге Воды».
Таким, вероятно, он навсегда и останется в памяти своих почитателей. Хотя в последние годы революционность Лимонова несколько сошла на нет: трудно заподозрить в противостоянии истеблишменту постоянного колумниста благонамеренного Russian Tday. Но для читателей его книг Эдичка навсегда другой молодой, нахальный стиляга в расклешенных белых джинсах, наполовину боец с баррикад, наполовину беспечный танцор диско.