Мы сидели втроем - мама, папа и я - и читали каждый свою книгу. На столе лежал последний мандарин.
Из-под ёлки выбрался сонный Патрик и проковылял на кухню.

- Пудель ест штрудель, - бездумно сказала я, проводив его взглядом.

- Бульдог ест хот-дог, - не отрывая глаз от книги, сказал папа.

- Левретки едят креветки, - подумав, сказала я.

- Ши-тцу любят пиццу, - сказал папа.

Некоторое время мы спорили, где ударение в ши-тцу, наконец залезли в википедию и выяснили, что я права: на последнем слоге. Моё торжество длилось ровно десять секунд.

- Ши-тц ест мацу, - кротко сказал папа.

На мацу надо было ответить жёстким ударом.

- В Риге сука бультерьера съела няню и курьера, - твёрдо сказала я.

Папа помрачнел.

- Доберман ушёл в туман, - парировал он, - и вернулся сыт и пьян.

«Пьян» задало новое направление, и в следующие три минуты мы определили, что такс пьёт шнапс, спаниель пьёт эль, померанский шпиц - апероль шприц, а тибетский мастиф - смешанный аперитив. Из этого ряда собачьих алкоголиков выбивался чау-чау, который хотел чаю.

Следом явилась чихуахуа. На нём мы споткнулись. Что ест или пьёт чихуа, не знали ни я, ни папа.

- Норвич ест сэндвич, - сказал папа, сообщив, что диссонансные рифмы использовал ещё Маяковский.

- Шарпей ест репей, - сказала я, добавив, что шотландская кухня славится своеобразием ингредиентов.

- Лабрадор ест помидор!

- Волкодав - суп из трав!

- Господи, как дети, - сказала мама. - Лучше бы вы в магазин сходили.

С этими словами она взяла последний мандарин.

- Минуточку! - запротестовал папа.

- Это наш приз! - пискнула я.

- Был бы ваш, если бы вы знали, что чихуа ест фейхоа, - с большим достоинством сказала мама и ушла вместе с мандарином.

- Венгерская выжла взяла пирог и вышла, - горестно сказал папа, но я сказала, что мы всё равно оба проиграли, так что пусть не придирается.