Эта история, рассказанная рабби Исраэлем Шапира из Блужова, произошла в Иом-Кипур, 10-го Тишрея 5704 г. (9-го октября 1943 г.) в Яновском концлагере, на окраине Львова. Это был один из самых крупных и самых жестоких лагерей на территории Западной Украины.
В Яновском транзитном лагере был один бригадир по фамилии Шнеевайс, родом из Львова. Он был из тех людей, от которых, если жизнь дорога, стоит держаться подальше. Он знал раби Исраэля Шапиру еще во Львове, но ему не было известно, что тот оказался в Янове. Кем был рабби до заключения, было известно лишь нескольким особенно близким к нему хасидам, и они, конечно же, хранили это в глубокой тайне.
Настала пора еврейских праздников. С приближением Иом-Кипура страхи в лагере увеличились. Все знали, что самые страшные акты террора немцы проводят именно в еврейские праздники. Немногочисленные узники-старожилы Янова помнили об исключительно масштабных селекциях на Симхат Тору и Пурим.
В канун Иом-Кипура опасения и страхи достигли апогея. Несколько хасидов, среди которых были Мендель Фрайфельд и некоторые другие, предложили раби Исраэлю попросить Шнеевайса освободить в Иом-Кипур их бригаду от исполнения запрещенных Торой работ, для того чтобы свести нарушение Закона к минимуму. Рабби был очень тронут этой просьбой, но предательский холодок пробежал по его спине, ведь этим шагом он вынужденно обнаруживал себя. Он хорошо знал, что Шнеевайс не очень-то жалует еврейскую традицию. Даже перед войной он открыто пренебрегал еврейскими праздниками и нарушал все возможные законы. Здесь, в Янове, он стал жестоким, не ведающим жалости человеком.
С тяжелым сердцем рабби предстал перед бригадиром. «Вероятно, вы помните меня. Я - ребе из Прухника, рабби Исраэль Шапира». Шнеевайс не ответил. «Вы такой же еврей, как и я, - продолжал рабби. - Сегодня ночью читается молитва Кол Нидрей. Есть небольшая группа молодых евреев, которые не хотели бы осквернять этот день исполнением работ, запрещенных в субботу и Иом-Кипур. Для них это не просто очень много значит, в этом смысл их существования. Можете ли вы сделать что-нибудь, согласитесь ли вы помочь?»
Рабби заметил, как скрытая дрожь пробежала по лицу Шнеевайса, когда он выслушал эту странную просьбу. Рабби взял его руку и сказал:
- Я обещаю, что вы проживете хорошую жизнь, сколько бы она ни продлилась. Я умоляю вас сделать это для того, чтобы мы смогли обрести хоть какое-то человеческое достоинство.
Суровое лицо бригадира преобразилось. Впервые с тех пор, как он оказался в Янове, в его глазах блеснуло что-то человеческое.
- Сегодня я ничего не могу поделать, - вымолвил Шнеевайс первые слова с того момента, как к нему подошел рабби. - Я не имею никаких полномочий относительно вечерних бригад. Но завтра, в день Иом-Кипура, я сделаю все, что смогу.
Рабби с благодарностью пожал ему руку и удалился.
Этим вечером они работали недалеко от Львовского кладбища. С работы все возвратились в барак в час ночи, истощенные, избитые, с кровоточащими ранами. Рабби попытался улечься на свою постель на пятиярусных нарах, покрытых тонким слоем соломы. Образы прошлого, Иом-Кипур в родном доме, в окружении семьи и учеников, прошли перед его наполненными слезами глазами.
Неожиданно дверь отворилась, и в барак вошел молодой хасид по имени Бенцион.
- Рабби, нам необходимо прочитать Кол Нидрей.
- Кто может сейчас читать Кол Нидрей? - удивился рабби. - Люди не в состоянии держаться на ногах.
- Рабби, я молился в вашем штибле. Вы помните напев?
И в мрачном бараке, среди десятков голодных, избитых, измученных евреев, зазвучала торжественная мелодия Иом-Кипура:
Да будет прощена вся община сынов Израиля
И пришельцы, живущие среди них,
Ибо весь народ не ведал, что творил.
- Рабби, сердце жаждет молитвы. Мы должны прочитать Кол Нидрей…
Пока Бенцион говорил, вокруг них собралось около двадцати человек. Как можно было отказаться? Рабби Исраэль достал талит, который прятал под соломой на своей полке, и приготовился к пению Кол Нидрей.
Непонятным образом новость быстро распространилась по лагерю: в бараке номер 12 поют Кол Нидрей. Вдоль стен Янова можно было увидеть темные силуэты, крадущиеся к этому бараку.
Узники вместе с рабби спели все, что смогли припомнить. Когда молящиеся достигли слов: «Услышь голос наш, Господи, прости нас и помилуй…», в голосах послышались слезы.
Утром рабби и несколько молодых хасидов собрались в комнате Шнеевайса.
- Я слышал, что прошлой ночью вы молились. Я не верю в молитвы, - заявил им бригадир. - В принципе, я даже против них. Но меня восхищает ваша храбрость. Как вы знаете, молитвы в Яновском лагере наказываются смертью. - И он жестом пригласил их следовать за собой.
Он привел их в лагерный штаб СС, большой деревянный дом.
- Вы, ребята, будете полировать пол без щеток и ваксы. А вы, раби, будете чистить окно сухими тряпками. Таким образом, вы не совершите запрещенных работ. И он резко вышел, не произнеся больше ни слова.
Рабби стоял на лестнице с тряпьем в руке, протирая огромное стекло и распевая молитвы, его спутники подпевали ему, протирая пол.
Все они исполнены любви, все чисты, все сильны, все святы, все исполняют в трепете и робости волю их Властелина. Все они открывают уста свои и в святости и в чистоте поют гимны и песни, и благословляют, и восхваляют, и прославляют, и превозносят Имя его, и провозглашают святость и царственность Имени Бога, великого, сильного и грозного Царя, свят Он. (отрывок из «Создающий Свет"/ Первое благословение перед утренним «Шма»).
- Пол омыт нашими слезами. Вы сподобились настоящей молитвы Иом-Кипура, - вытирая слезы, сказал рабби слушающим его хасидам.
Около двенадцати часов дня дверь широко распахнулась, и в комнату ввалились два ангела смерти, два эсэсовца в черной униформе. Они следовали за повозкой, до отказа набитой пищей. «Полдень. Самое время поесть хлеба, супа и мяса», - объявил один из них. Комната наполнилась ароматом свежеприготовленных блюд, которых узники не видели со времени немецкой оккупации: белый хлеб, горячий овощной суп, огромные порции мяса.
Высокий эсэсовец визгливым голосом скомандовал:
- Немедленно жрать, в противном случае вы будете застрелены на месте!
Никто не пошевельнулся. Рабби остался стоять на лестнице, хасиды на полу. Немец повторил приказ. Никто не пошевелился. Эсэсовцы позвали бригадира.
- Шнеевайс, если эти грязные псы не станут жрать, ты сдохнешь вместе с ними.
Шнеевайс взглянул немцу прямо в глаза и совершенно спокойным голосом заявил:
- Сегодня евреи не едят. Сегодня Иом-Кипур, наш праздник, Судный день.
- Ты, наверно, не понял, собака, - заревел эсэсовец. - Именем фюрера и Третьего рейха приказываю вам, жрите!
Бригадир, высоко подняв голову, спокойно повторил те же слова:
- Мы евреи, мы подчиняемся своим законам. Сегодня Иом-Кипур, день поста.
Немец выхватил из кобуры револьвер и направил его Шнеевайсу в висок. Тот не дрогнул. Он стоял молча, без напряжения, с гордо поднятой головой. В комнате прозвучал выстрел. Бригадир упал, на только что вымытом полу появилась все увеличивающаяся лужа крови.
Ребе и хасиды словно окаменели. Они не могли поверить своим глазам. Шнеевайс, человек, который в прошлом публично нарушал еврейский закон, публично же освятил Божье имя и ради своего еврейства принял мученическую смерть.
- Только тогда, в Иом-Кипур в Янове, - сказал ребе своему хасиду, - я действительно понял смысл одного талмудического высказывания: «Даже грешники еврейского народа полны добрых дел, как гранат полон зерен» (Эрувин 19а).
Из разговора ребе из Блужова, раби Исраэля Шапира, с Барухом Зингером, 3 января 1975 года