La vie est belle

Утро понедельника.
Начало трудовой недели, как всегда, давалось нелегко. Удавка галстука стягивала бледное горло. Несмотря на рано начавшееся лето, о загаре мечтать не приходилось. Наличие офисной рубашки - не позволяло.
Я, источая уныние и перманентное раздражение, стоял на остановке в ожидании маршрутки, от скуки изучая местный, не менее унылый ландшафт. Из-за угла, шаркающей, ни разу не кавалерийской походкой, вырулил бомж в белом плаще. Покосившись на меня и сделав приветственный книксен, он устроился на скамейке в углу. Я продолжал источать безразличие. Из необъятного кармана плаща он извлёк газетку, которую и расстелил рядом с собой. Затем оттуда же появился большой стакан натурального йогурта, а вслед за ним - золотистый, хрустящий круассан. Бомж, с улыбкой пощурившись на солнце, приступил к трапезе. Похрустывая румяной булкой, он не переставал улыбаться, вглядываясь в синее небо, покрытое белыми пёрышками лёгких облаков. Смахнув с груди крошки и допив йогурт, мужчина вытянул грязные ноги в резиновых сланцах и стал игриво перебирать пальцами, одновременно насвистывая какую-то знакомую мелодию.

«Какие подвижные пальцы», - подумал я, и попробовал пошевелить своими. Не получилось. Туфли сжимали ногу качественными кожаными тисками.

Во мне росла нервозность, выражающаяся в поминутном изучении часов. «Где может быть эта чёртова маршрутка? Осталось ещё на работу опоздать…»
Я со злостью посмотрел на беззаботного бомжа. Мужчина, в свою очередь, выудил из недр плаща папиросу и запыхтел сизыми клубами табачного дыма, выпуская его в виде плотных колец, тихонько посмеиваясь своему умению.

- La vie est belle, Mon ami (Ла ви э бель, мон ами), - вдруг произнёс бомж на чистом французском и подмигнул мне.

«Уи», - ответил я первое, что пришло в голову, и бешено замахал рукой, увидев наконец жёлтую «газель» с заветным номером «66».