Так тепло и сладко на дворе,
будто бы к висячей медоварне
солнце в бархатистой кожуре
притащили ангельские парни,
и варили, как на Рождество,
прятали с припевкой скоморошьей
сахарные ломтики его
в крынку с молоком коровок божьих.

Вот оно стекает - по груди,
по её заплатанной изнанке,
а вокруг - куда не погляди,
скачут саранчовые тачанки,
не желая южных палестин,
но скорбя о разорённых гнёздах,
ворон, одинокий цепеллин,
тяжко продирается сквозь воздух.

Сколько жизни вымахало тут
и стоит, и ждёт, страшась, Обжинок…
Словно небеса, темнеет пруд
с жёлтыми копытцами кувшинок:
он беззвёзден, безъязык и глух,
но наполнен трепетом до днища:
как кометы, подбирая мух,
карпы подрастающие рыщут.

Таять бы и таять, как драже,
за щекой, почти что человечьей,
и не вспоминать, что жить уже
незачем, а скоро будет нечем, -
чтобы перед тем, как лечь в кровать
посреди заледенелой чащи,
тем, кто остаётся зимовать,
стало, как тебе, теплей и слаще.

Copyright: Гаэтан, 2015
Свидетельство о публикации 115 091 507 951