Как-то задумался: а какой день в моей жизни был самым счастливым? Когда стал перебирать в памяти, их оказалось не так уж и мало. Первая пятерка, первая самостоятельно выловленная щука, первый поцелуй, первая зарплата, дембельский день… Но все же как самый счастливый - по ощущениям, - мне запомнился день, когда меня впервые напечатали в районной газете.
Я узнал об этом одним из июльских дней. Перед тем, как уехать на полевой стан, где после армии работал электросварщиком, вытащил из почтового ящика районку. На ходу развернул ее, и обомлел, увидев свой рассказ «Карасятник»
Еще до моего ухода в армию учудили мой младший братишка Рашит и отец. Как-то Рашит пришел домой с десятком карасей за пазухой. Батя мой был заядлый рыбак и сразу спросил, где и как он наловил таких красавцев. Рашит сообщил, что это он с Ванькой Рассохой намутил в Кругленькой ямке (озерцо такое пойменное).
Для непосвященных поясняю, что значит «намутить». В небольшой водоем - как правило, ложбину в пойме, в которой после весеннего половодья остается рыба, когда Иртыш возвращается в свои берега, - залазят несколько человек, и ну давай вздымать ногами донный ил. Через некоторое время задыхающаяся рыба высовывается из воды, чтобы глотнуть свежего воздуху, людей посмотреть, себя показать.
Вот тут-то не зевай, знай, хватай ее и выкидывай на берег.
-А ну, сынок, пошли! - воодушевленно сказал отец, хватая ведро. - Сейчас мы карасиков-то натаскаем.
-Папка, я устал, и живот чего-то болит, - заныл братишка.
-Пошли-пошли, покажешь, в каком месте мутить надо!
И Рашиту ничего не оставалось делать, как подчиниться.
Они долго прыгали и ползали по Кругленькой ямке, пока вся вода в озере не стала коричневой. На поверхность всплыли пара дохлых лягушек да возмущенные жуки-плавунцы, водоросли. Карасей же не было. До отца начало что-то доходить.
-Сынок, - сказал он ласково. - Скажи, где взяли карасей, и тебе ничего не будет.
Рашит выбежал подальше на берег, на всякий случай заревел и признался, что карасей они с Ванькой натрусили из чужого вентеря (вентиля, как говорят мои односельчане) и совсем на другом озере. А правду сказать он забоялся.
-Засранец! - сплюнул ряской отец и захохотал. Так его еще никто не проводил.
Вот эта история и легла в основу моей юморески. Рассказ был здорово подправлен, наполовину сокращен. Но в нем оставались целыми - слово в слово - несколько моих предложений и даже пара абзацев. Значит, могу писать!
Такого чувства восторга, радости я больше никогда не испытывал!
Газету прихватил с собой на полевой стан. Она мне жгла карман, однако никто в бригаде и словом не обмолвился о моей публикации.
«Видно, еще не читали», - решил я. В обеденный перерыв первым ушел из столовки в вагончик, где механизаторы обычно отдыхали: забивали «козла», читали свежую прессу, просто валялись на жестких лавках и полках.
Еще никого не было, я быстренько развернул районку и положил ее на стол так, чтобы материал с моей подписью сразу бросался в глаза. А сам скромненько уселся в сторонке и закурил.
Первым в вагончик зашел тракторист дядя Саша Горн. Я затаил дыхание и стал отстраненно смотреть в маленькое оконце, о треснувшее стекло которого с громким жужжанием бились мухи. Дядя Саша с кряхтеньем умостил свое грузное туловище за столом, подтянул к себе газету и… шмякнул - прямо на мой рассказ! - жирного подвяленного леща.
-Подвигайся ближе, - доброжелательно сказал дядя Саша. - Посолонцуемся…
А с коротких толстых пальцев его, которыми он плотоядно раздирал рыбину, на газету стекал янтарный жир, под которым расплывалась моя подпись.
Обида спазмом сжала мне горло.
-Спасибо, не хочу! - обиженно буркнул я и выкатился из вагончика.
Зато в сентябре того же 1972 года я получил официальное приглашение на штатную работу в «Ленинском знамени» и навсегда связал свою жизнь с журналистикой…