Вставайте, граф, вас зовут из подземелья! - сказал Бендер, расталкивая Балаганова.
Шура сел, потер лицо рукою и только тогда признал пассажира.
- Командор! - закричал он.
- Нет, нет, - заметил Бендер, защищаясь ладонью, - не обнимайте меня. Я теперь гордый.
Балаганов завертелся вокруг командора. Он не узнавал его. Переменился не только костюм. Остап похудел, в глазах появилась рассеянность, лицо было покрыто колониальным загаром.
- Забурел, забурел! - радостно вскрикнул Балаганов. - Вот забурел!
- Да, я забурел, - сообщил Бендер с достоинством. - Посмотрите на брюки. Европа - «А»! А это видели? Безымянный палец моей левой руки унизан брильянтовым перстнем. Четыре карата. Ну, каковы ваши достижения? Все еще в сыновьях?
- Да так, - замялся Шура, - больше по мелочам. В буфете Остап потребовал белого вина и бисквитов для себя и пива с бутербродами для бортмеханика.
- Скажите, Шура, честно, сколько вам нужно денег для счастья? - Спросил Остап. - Только подсчитайте все.
- Сто рублей, - ответил Балаганов, с сожалением отрываясь от хлеба с колбасой.
- Да нет, вы меня не поняли. Не на сегодняшний день, а вообще. Для счастья. Ясно? Чтобы вам было хорошо на свете.
Балаганов долго думал, несмело улыбаясь, и, наконец, объявил, что для полного счастья ему нужно шесть тысяч триста рублей и что с этой суммой ему будет на свете очень хорошо.
- Ладно, - сказал Остап, получите пятьдесят тысяч.
Он расстегнул на коленях квадратный саквояж и сунул Балаганову пять белых пачек, перевязанных шпагатом. У бортмеханика сразу же пропал аппетит. Он перестал есть, запрятал деньги в карманы и уже не вынимал оттуда рук,
- Неужели тарелочка? - спрашивал он восхищенно.
- Да, да, тарелочка, - ответил Остап равнодушно. - С голубой каемкой. Подзащитный принес в зубах. Долго махал хвостом, прежде чем я согласился взять. Теперь я командую парадом! Чувствую себя отлично.
- А, как же Рио-Инженейро? - спросил Шура?
- Заграница, это миф о загробной жизни. Кто туда попадёт, тот уже никогда не возвращается. Это мне один доктор сказал.
Последние слова он произнес нетвердо. Парад, надо сказать правду, не ладился, и великий комбинатор лгал, утверждая, что чувствует себя отлично. Справедливее было бы сказать, что он ощущает некую неловкость, в чем, однако, не хочет сознаться даже самому себе.