С лицом измученным и серым,
на белой смятой простыне,
как жертва бешеной холеры,
лежишь коленками к стене.

Протяжно стонешь, как при родах,
трясётся градусник в руках.
Вся скорбь еврейского народа
застыла в суженных зрачках.

По волевому подбородку
струится пенная слюна.
Ты шепчешь жалобно и робко:
«Как ты с детьми теперь одна…»

В квартире стихли разговоры,
ночник горит едва-едва.
Темно… опущены все шторы.
У мужа тридцать семь и два.