Я хочу рассказать тебе свой сон. Он приснится мне через месяц примерно после того дня, когда встанет на взгорке под солнцем твой обелиск.
Будто мы сидим за столом у нас дома. Все пятеро: мама, я, Егор, Лина и ты в военном. И все мы радуемся, что ты жив, что известие о гибели твоей было ошибкой, и теперь вот, в награду за пережитое, - новый отпуск тебе из части. Уже май, а то утро - в апреле, и этим как бы подтверждается реальность происходящего: ты на самом деле жив, ты дома. И вдруг ты встаешь и говоришь:
- Мне пора.
- Но куда, Саша? - Все встревожены, никто не ждал.
- Туда, - спокойно отвечаешь ты, - в шестое апреля. Я должен успеть вовремя. Иначе вместо меня упадет кто-то другой…
Я просыпаюсь и до рассвета не могу уснуть. Все думаю о том, что в этих словах - весь ты. Весь твой характер и смысл самой твоей жизни. И еще о том думаю, что, может, ради того только приходил ты в мир так ненадолго, чтобы не упал тот, другой.
И что нового, неожиданного для нас сможет рассказать при встрече командир твоей части…
- Прекрасный опыт был у вашего сына. Три десятка таких вот боевых заданий, даже больше, пожалуй. И все - на «отлично». Ну, а по сложности… Знаете, его группе мы не поручали легких.
Таким будет и последнее.
Тебя и твоих ребяток - так ласково называешь ты своих боевых товарищей - ночью поднимут по тревоге. Одна из важных огневых точек вдруг окажется обескровленной: где-то пробило кабель.
Считанные секунды сборов - и лаборатория на колесах умчится в степь.
Отыскать, в какой точке рана, из которой живая электрическая кровь вытекает в землю, - на это уйдет больше суток. А в письме к любимой будет лишь: «Спать хочу - умираю, а все равно радостно». Даже любимой нельзя знать всего о солдатских делах. Оттого и в последнем письме будут лишь надежда и обещание:
«К утру надеемся кончить… значит, жди письма».
Ты так и не узнаешь, что эта строка вместе с той радостью, похожей на свет звезды с неба, пока писал, уже слилась с последним аккордом «Реквиема», который слушала в ту минуту Татьянка, окончательно ощутившая свое счастье, уже теряя его навек…
Мне представляется, что все вижу своими глазами, что все слышу.
Ты идешь с потенциометром в руках вдоль кабельной линии. Кабель где-то в земле, только конец наружу. Уже кончается прожигание высоким напряжением - десять тысяч вольт! Нужна осторожность и осторожность. И я хочу крикнуть, напомнить хочу об этом, хочу, чтобы ты увидел меня.
А ты будто увидел и понял. И, высоко-высоко вскинув руку, покачал в воздухе ладошкой. Я должен понять это так: «Не волнуйся и не прерывай. На счету минуты. Народ мы привычный и знаем: размышления о сохранности собственной шкуры, как правило, отвлекают. Нам же отвлекаться нельзя. Иначе времени ушло бы вчетверо. Я спешу, все мы спешим, ты понимаешь почему…»
Да, понимаю… Понимаю больше, чем нужно для ответа тебе. Вряд ли знал ты про слова Льва Толстого, сказанные о возможностях человека, о том, что человеческие силы бесконечны, но человеку мешает мысль о себе; чтобы стать могучим, надо забыть себя. Теперь я знаю: ты умеешь это.
И тут налетает вихрь. В небе все так же сине и спокойно, все так же неторопливы облака, а на обнаженном пятачке степи - именно тут, где все вы, - вскипает ураганная воронка из песка, будто вскрученная гигантской ложкой. Ветер, подкравшись воровски и издалека, обрушил на четверых солдат всю свою дикую силу.
Вам бы повременить, а после проверить, не натворил ли беды. Но по-прежнему гудят трансформаторы…
Годом позже твой друг Саша расскажет про это так:
- Ну вот, я, значит, у приборов в кузове. Саня с Юрой на линии. Потом Юра заскакивает через дверь в кузов, говорит, Саня послал, записывать ток утечки. Садится возле меня и, как я, тоже глаза в приборы. И тут ветер. Ну, а нам что, ветра мы не видали, что ли? Тут разве думаешь о таких пустяках! И вот вижу через окошко кузова: Саня прошел к кабине. Ну, думаю, порядок, сейчас шабашить… А тут Юра поднялся и через дверь - наружу. Шагнул на землю и… упал. Я перепугался, понял: беда! Заорал в окошко, чтоб сеть вырубали на подстанции. Выскочил Юру поднимать, гляжу: у кабины Саня лежит. Навзничь…
Все произойдет в долю секунды. Внезапный шквал оборвет жилу заземления, как простую суровую нитку. Корпус машины окажется под страшным напряжением в десяток тысяч вольт.
Юра вышагнет.
Ты возьмешься за ручку дверцы в кабину… Вы оба замените собой оборванный провод. Оба - в одну и ту же долю мгновения. Ни один из вас - ни ты, ни Юра - не увидит гибели другого.
Иначе мог упасть кто-то один… Больше я не знаю ничего.
Много позже, читая письмо маршала, я подумаю о том, что он, маршал, знает, конечно, все. Знает, что ты «погиб на боевом посту при исполнении служебных обязанностей по защите нашей Родины… Для нас нет границ мирного и военного времени, мы всегда на переднем крае…»
Прочту это - и мысль моя замкнется одним простым и коротким словом, произносить которое надо стоя. Это слово - СОЛДАТ.
Да, маршал, конечно, знает больше, чем я.