Первый раз я увидел его во время утреннего обхода. Он лежал в одиночной палате.
Голубые северодвинские глаза. Cталь, а не человек.
Он был из старых русских. Таким людям нужно только, чтобы их дома ждали или писали, что ждут, а так готовы на любую войну, любую тюрьму или, хотя бы, горы свернуть и обратно развернуть.
Он был очень агрессивен. Когда он увидел доктора, он изобразил из себя боевого офицера перед расстрелом. Молчал. Лежал. Не смотрел. Но к концу осмотра он уже орал матом.
- Козел, не трогай мои пальцы, я не дам тебе их резать, спасай их. Говнюк, делай свою работу!
- Если Вы откажетесь от операции по удалению пальцев сегодня, Вам отрежут ноги завтра, - сказал спокойно доктор и тихо прикрыл дверь.
В следующий раз я попал в эту палату через три дня.
Мужчина был небрит, высокая температура. Орал непрерывно на медсестру, доктора, на меня и всех, кто попадался ему на глаза. Он, казалось, был сделан из высокоуглеродистой стали, которая отличается особой остротой, твердостью, хрупкостью и быстро ржавеет без ухода.
- Если Вы не подпишите согласие на операцию по удалению обеих ног сегодня, завтра Вас уже будет не спасти, - глядя в глаза больному, твердо сказал доктор.
Все были посланы в очень прямой и крайне грязной манере.
Еще через пять дней я зашел в палату.
Медсестра колола наркотик и меняла повязки на гниющих ногах. Стояла страшная вонь.
Мужчина плакал. Не глядя ни на кого, он в сотый раз попросил: «Пожалуйста, операцию, согласен на операцию, режьте ноги, изверги».
Наверно, это был первый раз в жизни, когда он отступил.
- Уже поздно. Сепсис, - сказал доктор.
Еще через два дня я увидел пустую палату, в которой мыли стены.

«If the fool would persist in his folly he would become wise». William Blake **

… but too late.