МОЙ МАЛЫШ.
Он абсолютен. Он - непреложная истина. И именно в его свете так хорошо видна лживость и лицемерность остального мира…
Я постоянно куда-то несусь по своим неотложным делам, но глубоко в душе у меня залегла странная ложбинка виноватость такая, неспокойность; и где-то за спиной тихо, но отчетливо тикают часы, дни, годы, за которые мой доверчивый малыш превратится во взрослого парня, досадливо роняющего при виде меня: «мам, сколько раз просил стучать, когда заходишь в комнату».
Я никогда не могла спокойно смотреть, как на улице, поддавшись минутному раздражению, мамаша дает своему чаду подзатыльник или, усмиряя, так дернет за руку, что все его маленькое тельце сотрясается. Я далеко не идеальная мать - сама раздражаюсь, выплескиваю эмоции на попавшегося под руку, - но мне в таких случаях хочется взять этого ревущего, испуганного человечка и увести от его мамочки; накормить, приголубить, отдать ему всю ласку, которая у меня еще осталась.
Только 17−18 лет они будут с нами. Потом еще долгая жизнь, но там, скорее всего, на первом месте будут уже не папа с мамой. И вот в этот момент мы, наконец, осознаем, как он дорог нам, наш ребенок. И какой он был милый, послушный в детстве. И как нам хочется туда вернуться…
Есть такой мультик - о живом паровозике. Он постоянно сбивал расписание, останавливаясь, чтобы посмотреть - то на распускающиеся подснежники, то на восход солнца. А на упреки отвечал: «Если этого не увидеть, можно опоздать на всю жизнь».
Времечко бежит. Часики - тик-так, тик-так…
Мое родное, доверчивое существо, у мамы замирает сердце, когда ты поднимаешь на меня самые чистые в мире глаза и просто смотришь. Ты не пытаешься сказать, что тебе плохо, или хочется конфетки; даже тень какой-либо роли пока не легла на твою мордашку, ты вообще не умеешь ничего изображать. Ты просто смотришь, как будто стремишься на всякий случай запомнить мое лицо навсегда, и так ясно видно, что твои глаза - это радужная оболочка, и в ней дырочки, через которые устремляется ко мне вся твоя маленькая бесхитростная душа.
Тебе не нужны изысканные кушанья: кусок сахара для тебя - сладость. Ты проживешь без дорогих игрушек: восхищенно смотришь, как на огрызке бумаги я неумело рисую солдатиков. Тебе нужно лишь одно, - чтобы тебя ПРОСТО ЛЮБИЛИ.
«Мама, ты меня любишь?» - какой смешной и глупый для нас вопрос. Но ты сморишь немного даже со страхом и замираешь: рухнет сейчас мир или расцветет снова яркими красками.
Ты смотришь на меня и я знаю: хочу ли этого или не хочу, думаю об этом или нет - ты мой. Ты весь во мне, а я в тебе. Я могу поднять тебя на вершины восторга и низвергнуть в горькие муки детских обид и слез. Я в ответе за тебя. Я могу делать вид, что не знаю этого, что существуют детские сады, школы, партии и правительства, но все равно, буду всегда явственно ощущать тиканье твоих часов.
А может, стук твоего сердечка.