* * *
Мерцанье ума межи мрака извилин
едва освещает пещерную живопись.
Блуждая в потёмках твоих рассуждений,
войдя в лабиринт, современность рассыпалась!
Итак, соревнуясь с докаменным веком,
новейшая эра — на грани старения!
А я, кто связался с таким человеком,
поэму унизил до стихотворения.
* * *
Отсечены все злые языки,
и мир в душе высок и прочен,
как небеса прочны и высоки.
Исход молитв — силён и точен.
Совсем иная цель пути к тебе,
в пещерный храм с истёртым Богом,
с личинкой равнодушия в мольбе
и с ощущением беды перед порогом.
Весь мир — не здесь, он жив едва-едва,
и прошлый ветер рыщет подземельем.
Но ты — во мне в тени крестов жива
и возвращаешься болезненным похмельем.
Я слышу еле влажные персты
на лбу, на животе и на предплечьях.
Я вижу, как по капле плачешь ты
от этих встреч, как будто от увечий.
Но, боль моя, признай: грешны не мы ль?
Но радости исток не здесь ли?
Печальна новь, как несказанна быль
о нашей первой некрещённой песне.
Владычица моя, когда уйду —
не трогай приземлённой свежей пыли.
Она — лишь хрупкий потолок в аду,
где мы полюбим так же, как любили.
Отсечены все злые языки
и мир в душе высок и прочен,
как небеса прочны и высоки.
Исход молитв — силён и точен.