Я по жизни иду налегке —
Ни к чему отношений цунами…
Если слезы текут по щеке-
Нет того, кто б их вытер губами…
Не стесняюсь я резких манер,
Не цепляюсь к мужчинам от скуки…
Если больно споткнусь о барьер,
Нет того, кто подхватит на руки…
Хоть эмоции все в разнобой —
Я стараюсь в себе не замкнуться.
Если радость нахлынет волной,
Нет того, с кем в нее окунуться…
Я почти благодарна судьбе
За умение разум туманить…
Чтоб не плакала я о тебе —
Одиночество вымыло память…
Равнодушье сидит начеку:
Чтоб не верила в старые сказки…
Но хоть прячь свои мысли в тоску —
Не хватает заботы и ласки…
Руки из жопы, мозги том же месте
Но разговоры о долге и чести…
От героев останется только имя, а все остальное делают те кто шел с зади
Меняя в сознании постановку вопроса — меняется и отношение.
Спешат всё откровенней «детки» Бога
Друг друга распихать по катафалкам.
Людей хороших стало очень много
И потому их никому не жалко…
Многое ведёт к тому, что видим мы сквозь сон.
Никогда не забуду, как скрипела старая родительская кровать, возвещая миру о том, что мы уже не дети. На этой развалюхе мы и зачали нашу первую дочь. Мы были очень счастливы. Мы жили какой-то очень своей жизнью, и нам никто не был нужен. Не могу сказать, что я его любила, просто он был частью меня, а я частью его. А вместе мы были одним целым. Я с удовольствием готовила для него и смотрела как он с аппетитом ест. Я вылизывала и украшала наш дом как могла, потому что это был наш дом. Я любовалась нашей дочкой, потому что это была наша дочка.
Мы прожили 15 лет. Первые бедные годы с лихвой компенсировала романтика юношеской любви. На смену ей пришла надежность, уверенность и привычка. Вторая дочка родилась уже в новой квартире. Но улучшенная планировка жилья отнюдь не стала залогом счастья. Что-то незримо изменилось. Я по-прежнему провожала его на работу и собирала с собой домашние обеды. В доме пахло пирогами и борщами. Мы по-прежнему, до позднего вечера секретничали лежа в постели, а по выходным всей семьей выезжали на природу. И все же что-то изменилось.
Он стал приходить каким-то озабоченным и отстраненным. И стал почему-то сильно раздражать меня. Сначала мы начали ссориться по пустякам и предъявлять друг другу претензии. Потом перестали секретничать и закрылись каждый в своей раковине.
Вначале я не придавала значения похолоданию. А когда он неожиданно предложил пожить отдельно, не стала сильно возражать. Куда он денется? Ведь он — мой.
После очередной стычки муж выскочил из дома в одних тапочках и не вернулся ночевать. Потом позвонил и сказал, что снял квартиру. И началась новая жизнь. С ним и без него. Он приходил проведать дочек. Мы как прежде ужинали вместе, а потом он возвращался к себе. Телефона у него не было, поэтому связь была односторонняя. Мы очень ждали его звонков и приездов. Готовились как к празднику, накрывали стол, готовили деликатесы, приводили себя в порядок. А потом собирали ему с собой разную вкуснятину. Мы очень ждали, что однажды он вернется навсегда.
Но время шло, а все оставалось на своих местах. Мы здесь, он там. Ему уже перестали звонить сюда друзья и сослуживцы. Даже дочки перестали задавать вопросы, когда папа вернется. Соседи и знакомые деликатно не затрагивали эту тему. Если я пыталась выяснить отношения, он разворачивался и уходил. Так продолжалось три года.
Однажды на летних каникулах муж отправил старшую дочь в лагерь. Я восприняла это нормально, ведь отец должен заботиться о своих детях. Но он почему-то ни за что не хотел поехать туда со мной на родительский день. Целый месяц я скучала по дочке, а когда она вернулась, была удивлена ее угнетенным состоянием. Она молчала несколько дней, а потом неожиданно сказала: Знаешь, мама, по-моему, у папы есть другая женщина. Когда мы ехали в лагерь, с нами в машине сидела беременная женщина с сыном. Они разговаривали как хорошо знакомые люди. Ее сын отдыхал в том же лагере и однажды он мне сказал «раньше это был твой папа, а сейчас мой!»
Мне показалось, что я схожу с ума. Я вдруг все поняла. Какая была самоуверенная и глупая. Как три года отчаянно скучала и терпеливо ждала, когда же, наконец, мой обидевшийся супруг вернется домой. А он в это время уже успел обзавестись новой семьей…
В каком-то дурмане я стала набирать телефоны его друзей и буквально сразу же узнала его новый адрес. (Все знали!) Я выскочила из дома с листочком в руке, на котором была нацарапана заветная улица и номер дома. Только в автобусе поняла, что забыла деньги. Но возвращаться не стала, потому что боялась, что силы оставят меня.
Дверь мне открыла женщина с огромным животом. Я смотрела на нее во все глаза не в силах вымолвить ни слова. Невысокая крашеная блондинка, с длинными наманикюренными ногтями в домашнем халате и тапочках. Пуговиц на халате не было, поэтому живот бесстыдно выглядывал сквозь вырез. Я смотрела на этот живот, кажется, целую вечность.
Так вот она какая. Та, на которую он меня променял.
— Вам кого? — спросила женщина.
— Моего мужа, — сказала я.
И в этот момент появился мой Антон. Он стоял у нее за спиной и смотрел на меня округлившимися от ужаса глазами.
— Я забыла дома деньги, — сказала я.
— Дай денег, — обратился Антон к этой женщине.
— У меня только крупные, — ответила она и ушла в квартиру.
Я инстинктивно пошла за ней. Женщина села за стол, положила ногу за ногу, закурила сигарету и принялась бесцеремонно меня рассматривать. Пепел она стряхивала прямо на пол. Я не могла встречаться с ней взглядом, и поэтому взгляд блуждал по сторонам. Жилище было неухоженное и запущенное. На столе гора немытой посуды и шкурки от семечек. У меня кружилась голова, во рту все пересохло, и я страшно боялась, что могу упасть в обморок прямо на этой грязной кухне. Вдруг я увидела, что Антон в туфлях. Он даже не переобувается, подумала я.
А он между тем дрожащими руками вытряхивал мелочь из карманов. Я что-то говорила, он что-то отвечал. Она курила и молчала, и пепел беззвучно падал на пол.
Я плохо помню, как доехала обратно. Перед глазами все время вставал этот голый живот и дрожащие руки мужа. Не разуваясь прошла в спальню, рухнула на кровать и провалилась в какую-то пропасть.
Очнулась от того, что мои девочки сидели возле меня, гладили и что-то приговаривали. Я не слышала слов, но видела их глаза. Они плакали. Это были первые взрослые слезы. А потом мы стали учиться жить без него, но у нас это плохо получалось. Я всегда была мужниной женой и отвечала за порядок, еду и детей. Сейчас надо было становиться кормильцем, потому что как только раскрылся обман, благоверный перестал приносить нам деньги. Он просто вычеркнул нас из своей жизни. Если раньше мы были как запасной вариант, то сейчас стали обузой.
Помню, как долго незаживающей раной болело все внутри. Слез не было. А только ужасная тяжесть во всем. Наверное, так тяжела была моя обида. И еще внутри была звенящая пустота, которую не заполняли ни дети, ни работа, ничего. Как странно, я всегда гордилась, что была образцовой хозяйкой, верной женой, хорошей матерью. Неужели это не главное? Почему он ушел к неряхе, которая стряхивает пепел на пол и не моет посуду? Что такого особенного есть в ней, чего нет во мне?
Вскоре у него родился сын, которого блондинка назвала в честь него Антоном. Мои девочки как-то сразу осиротели. У меня сердце кровью обливалось, когда я смотрела на болеющую Леночку, которая ждет, что ее придет проведать папа. Он пришел, скользнул равнодушным взглядом: привет, как дела? Как будто сам не видел как дела. Плохо. Как объяснить ребенку, что папа ее уже не любит, потому что не любит ее маму? Как сказать отцу, что дети ни в чем не виноваты, и он им сейчас нужен даже больше, чем раньше? Он не хотел ничего видеть и понимать. Только иногда забегал на минутку между делом. Наверное, по привычке. А может, чтобы проверить, не завелся ли мужичок в нашем доме. Мы пили чай, говорили ни о чем, и расходились. Правда передач с собой ему уже не собирали. Он перестал поздравлять нас с праздниками, забывал про дни рождения некогда любимых дочерей и вообще вычеркнул из своей жизни. Вещи свои он так и не забрал, и они пылились в коробках.
Я тоже чувствовала себя никому не нужной, пыльной коробкой. Время шло, а обида не отпускала. Я никак не могла понять, почему мой муж так долго меня обманывал. Неужели нельзя было прямо сказать: я встретил другую женщину. И еще я никак не могла понять свою куриную слепоту. Как же можно было не догадаться, что просто так не уходят мужья на квартиру.
Неожиданно приехала свекровь нас проведать, и мы плакали с ней на кухне в унисон. Своего внука она так и не проведала, ей казалось, что таким образом она предаст меня.
Однажды я зашла в супермаркет в отдаленном районе города. Брела задумчиво между стеллажами с продуктами и вдруг увидела ее — свою соперницу. Она стояла возле полки с косметикой и что-то выбирала. А возле нее стоял очаровательный карапуз. У него были выразительные карие глаза, и весь он был такой красивый и трогательный. Копия мой Антон. Увидев меня, малыш неожиданно улыбнулся и пошел мне навстречу. Я растерялась и почти выбежала из этого супермаркета.
После этого случая обида ушла сама собой. Значит так надо. Значит мое одиночество — это цена жизни этого ребенка. Значит это просто урок, который я должна была усвоить: ничего не бывает навсегда. И даже муж, ставший твоей второй половиной — это тоже не навсегда. И быть хорошей хозяйкой — это еще далеко не все. Я вдруг поняла, что я вовсе не половинка, а полноценная единица, которая может сама строить свою жизнь. Главное впредь учесть свои ошибки и избавиться от куриной слепоты.
Измерять человека, нужно по светлым и хорошим качествам.
Встречался со старинными друзьями. Все мои ровесники, то есть около пятидесяти. Тяжелое, скажу, испытание. Что случилось с лихими друзьями юности? Один, в прошлом мастер спорта, рассказывает, что уже года два никакого спорта: проблемы с коленом и спиной. И зрение совсем никуда. Другой полчаса расписывает прелести расторопши, как она благотворна для печени, всем советует. Третий бубнит о каких-то проблемах на работе, как ему там непросто. И ни слова о девушках, выпивке, сексе. Ни слова о хорошем кино или вкусной еде. Ни слова в радости. Все несчастны. Спятить можно от этой тоски с расторопшей. О чем, интересно, будем говорить лет через пять: какой гроб лучше — с глазетом или простой деревянный?
Нет, меня такое не устраивает. Я очень люблю верных старых друзей, когда надо — брошусь на помощь, но встречаться с ними так просто стараюсь все реже и реже. Потому что это вредно для здоровья и психики. После сорока наши люди хиреют и дуреют, особенно мужчины. Эти вообще ходячие мертвецы.
Общаться надо с молодыми. После сорока — только с ними. С теми, кто годится тебе в дети. Ровесники не доведут до добра, выйдешь от них больной и старенький. Молодые — они заряжают, они продлевают жизнь. Нет, совсем не надо прикидываться юным, делать татухи, бросаться модными словами и слушать рэп. Это как раз выглядит смешно и жалко. Нет, быть собой. Не бояться спрашивать, если чего-то не знаешь. Не занудствовать. Быть легким.
Это вранье, что молодые терпеть не могут тусить с теми, кто годится им в папы-мамы. Они как раз это ценят: когда седой уже дядька не прикидывается тинейджером, а общается запросто и с интересом. Я хорошо помню, что когда мне было лет 25, я много и с удовольствием болтал с женщинами, ровесницами мамы. Даже выпивали. Мне было интересно их слушать, а им явно было со мной хорошо и прикольно. А сейчас девчонки, которым немного за двадцать, нередко мне признаются, что общаться со мной — для них в кайф. Я много знаю, много чего повидал, и при этом я никогда себя не навязываю. Нередко кто-то из них вдруг пишет мне в мессенджере: «А давайте встретимся, поболтаем?» Мне дико приятно, всегда соглашаюсь. Ну и буду честен: когда с юной девчонкой сидишь в ресторане и все глазеют завистливо — это тоже мой маленький кайф. Я не напиваюсь и не пристаю, как старый дурак Воробьянинов, я не планирую завалить их в постель. Мне просто нравится с ними болтать, говорить им комплименты, немного чему-то учить, любоваться их упругой походкой, с возрастом это становится чем-то вроде интеллектуального секса. Конечно, в этом есть определенное шаманство и легкое колдовство, я забираю часть их юной энергии, я заряжаю так свой старенький «аккумулятор». Но им не жалко, у них ее полно, к тому же и от меня кое-что получают. Взаимовыгодный контакт.
Для женщин в возрасте — это вообще рецепт номер один. Не ботокс, не антицеллюлитный массаж, не кремы на ночь. Это важно, но это второе. Первое — общаться с юными. Это лучшая бьюти-процедура, поверьте. Где взять этих юных, если на работе одни зануды-ровесницы? Да ваши дети. И друзья ваших детей. Они уже выросли, теперь с ними можно зажечь.
На днях с моими старшими детьми и их друзьями рванули в Питер. Да, я все устроил: хорошее жилье, ненавязчивую культурно-ресторанную программу. Никто не спорил: хотим вот это, а то, что ты предлагаешь, нам неинтересно! Все были довольны. Мы жили в одной большой квартире, тусили, болтали, валяли дурака вечерами. Я чувствовал себя своим в их тусовке, я был счастлив. И молод.
А если бы я поехал с ровесниками? Слушал бы кряхтение, жалобы и нытье, что ноги устали, давление поднялось, хочется есть, и вообще зачем мы сюда потащились? В результате все бы перессорились и друг друга возненавидели.
Нет, избавьте. Ровесники — это пагубно. Это медленное самоубийство. Нельзя общаться с ровесниками.
Если человек умеет разбираться в людях — не умеет любить, потому что такие люди видят только недостатки
взаимно сообщающиеся сосуды
где-то добавиться… где-то убудет
так мы по жизни в круговороте
химерные мысли и тело из плоти
— Мы движемся всуе шажок за шажком,
Подвластны греху и стенанью.
А где на планете наш праведный дом,
Не знаешь?
— Не знаю.
— Прожиты, истрепаны, сложены впрок
Лета, их нести нелегко мне.
С чего начиналась развилка дорог?
Не помнишь?
— Не помню.
— Подарена Небом святая любовь
Царю и любому плебею.
А, может, любить попытаешься вновь?
Не хочешь?
— Робею.
— Ах, глупости, все еще сбудется, знай!
Смелей! За сверкающей дверью
Лежит неизведанных радостей край.
Не веришь?!
— Не верю…
2001 г.
Я не люблю послепожарных откровений
И сослагательно изогнутую прыть…
Нам на Добро Господь даёт мгновенье
А Зла попытку можно сто раз повторить
Вся жизнь — борьба, но надо находить
В ней время для достойного обеда.
Ведь никого не сможет вдохновить
Худая и голодная победа.
У каждого своя чаша, лишнего не нальем