Тут только он уяснил себе, что в лице девочки было так пристально отмечено его впечатлением. «Невольное ожидание прекрасного, блаженной судьбы, — решил он. — Ах, почему я не родился писателем? Какой славный сюжет». — Ну-ка, — продолжал Эгль, стараясь закруглить оригинальное положение (склонность к мифотворчеству — следствие всегдашней работы — было сильнее, чем опасение бросить на неизвестную почву семена крупной мечты), — ну-ка, Ассоль, слушай меня внимательно. Я был в той деревне, откуда ты, должно быть, идешь; словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом… Стой, я сбился. Я заговорю снова
Подумав, он продолжал так:
— Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая; и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. — «Зачем вы приехали? Кого вы ищете?» — спросят люди на берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. — «Здравствуй, Ассоль! — скажет он. — Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в свое царство. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, что только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом.
— Это все мне? — тихо спросила девочка. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. — Может быть, он уже пришел… тот корабль?
— Не так скоро, — возразил Эгль, — сначала, как я сказал, ты вырастешь. Потом… Что говорить? — это будет, и кончено. Что бы ты тогда сделала?
— Я? — Она посмотрела в корзину, но, видимо, не нашла там ничего достойного служить веским вознаграждением. — Я бы его любила, — поспешно сказала она, и не совсем твердо прибавила: — если он не дерется.
— Нет, не будет драться, — сказал волшебник, таинственно подмигнув, — не будет, я ручаюсь за это. Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Иди. Да будет мир пушистой твоей голове!
.
Отчего так тревожно и сладко?
Отчего я не в силах уснуть?
За окошком луна-лошадка
В свой неспешный отправилась путь.
Словно в давнем, восторженном детстве,
Зачарованно в небо смотрю
И никак не могу наглядеться:
То ль молюсь, то ль с тобой говорю:
«Эта капелька бесконечности,
Эта синяя звёздочка - ты.
Рассылаешь ты импульсы нежности,
Волны щедрости и доброты.
Ну, а рядом - несмелый подснежник,
Голубая звезда. Это я.
И вокруг ореолом - надежда.
Без надежды совсем мне нельзя!
Чуть дрожащая, как паутинка,
Как листок на осеннем ветру,
Сердца бьющегося половинка.
Равнодушье подует - умру!
Но покуда ещё я живая,
Всё надеюсь на что-то и жду.
То ли счастья тепло излучаю,
То ли я излучаю беду?
Всё мне чудится тихий и ясный,
Лишь ко мне обращенный твой свет,
Но надежды пусты и напрасны -
Между нами две тысячи лет!
Так обманчивы здесь расстоянья!
Близость призрачна, будто бы дым.
Две звезды, только кажется - рядом,
Но друг с другом не встретиться им!.."
В этом мире чертовски нелепом
Мы с тобою
(увы, я то знаю!)
Точно так же близки, словно в небе
Звёзды - синяя и голубая…
.- иz -.
[Ирина Zалетаева]
1987
Он корнем врос в родные степи,
Но кто-то звал его вдали…
Менял он якоря и цепи
На корабли…
Он бросил всё, и рвал на части
Солёный ветер паруса…
Его глаза лучились счастьем,
Как небеса…
Пред ним текли миры иные,
Во мгле, летящие в астрал…
И звёзды, как цветы живые,
Он целовал…
Когда же руль не знал штурвала,
Казалась пресной вакуоль,
Но никогда не предавала
Земная соль…