Умер поэт. Шёл, шёл — и умер.
В осень уткнулся, как сбитый птах.
Полежал тихонько, услышал зуммер
И легко воспарил. А на небесах
Его уже ждали, лучились души,
Одежды архангелов белизной сияли,
Но внешне всё выглядело гораздо хуже,
Гораздо тягостней и печальней…
Тело его подняли, обмыли,
Завернули в саван, в землю зарыли,
Цветы оставили на могиле,
Потом стихи читали и пили…
Вот пройдёт моя простуда и пойду на Барнаулку.
Всё под горку и под горку, там, вблизи реки Иня,
моя лёля проживала. В домике пустом и гулком
бродят лучики любови, смехом ангельским звеня.
А в окошечко поныне видно яблоньку в цветеньи
Только кто мне дверь отворит, кто замок мне отомкнёт,
Что б могла я из окошка посмотреть на воскресенье —
Как по саду лёля ходит и тихонечко поёт.
С утра Сенека и чашка кофе,
Потом из компьютера птичьи гаммы —
Моя суббота в просторной кофте
С ванильным духом в аромолампе.
В средине дня натяну перчатки,
В дому прибрать — велика ль наука!
Пойду по кругу летать вприсядку,
Угою-вымою каждый угол.
Уставши, что-нибудь приготовлю:
Люблю в субботу пожрать в охотку.
И хоть не жалую рыбной ловли,
но мойву ем, с лучком, в сковородке.
Потом пройдусь, подышу, глазея
На то, как люди шагают в баню,
Всю грязь недельную субботея
Отмоет-выскоблит жёсткой дланью.
Под вечер волосы перекрашу,
Ну, может быть, включу телевизор
Сварю в ковше овсяную кашу,
Поем и лягу, довольна жизнью.
Я не папина дочка. СпрОсите — ну, и чо?
Я не папина дочка — я вылюбок, я дичок.
Я садилась за стол, за которым был пуст стул,
Потому что отсутствовал прям-сутул,
Белёс-чернокудр, низок-высок,
мой домашний бог- отец.
Каким он был? Да мне пофигу, наконец!
Пусть хоть соблазнённый тихоня, а хоть подлец.
Спасибо, папа, за клетку! Я — твоя завязь.
Пусть твои законные дети видят меня,
и пусть их пожирает чёрная зависть,
Что вот какая у их отца незаконная дочка —
Умница да красавица, с родинкою на щёчке
Встанешь жить с шести,
Ледяной водой с горсти
Плеснёшь в снулое лицо,
Помолишься сыну с отцом
И святому духу. Аминь!
Тоска- потоскуха, сгинь!
Буду до вечера весела, легка,
Размешаю миксером облака,
Испеку пирожных,
Сколько возможно,
Чтобы на всех — на всех,
А потом устану, сяду в кресло — эх!
Строчки всё длиннее, похожи на шесты.
В девять лягу, чтоб завтра жить с шести.
Истинной святостью не дорожа,
Спали вповалку и ели с ножа.
Азы и буки сметали в совок,
Метко в собрата пускали плевок.
А соловьи разливались вокруг,
Были нежны пальцы рук у подруг,
Что же ты плачешь, согбенный поэт,
Поздним прозреньем смеша белый свет?
Дети не скрипнут порожком в сенях,
Ты их пролил на чужих простынях…
…
…
Приснились вместе бабушка и мать,
Чего-то говорили - я не помню,
И я им что-то смела отвечать,
Но всё забыла, пробудившись к полдню.
Они меня взрастили, как могли,
Между собой ругаясь беспрестанно,
С пристрастием особым берегли,
Чтоб я не разболталась слишком рано.
Я разболталась, наступил мой час,
Да так, что пух и перья полетели.
Простите, не послушалась я вас,
Тайком уйдя из девичьей постели.
Прости, Господь, и бабушку и мать,
Их прегрешенья лишь Тебе известны,
Позволь их добрым словом поминать -
Моих родных любимых птах небесных!..