Человеческий тетрис, в поисках общения человек предпринимает не мало усилий. Но ещё больше изобретательности люди проявляют в получении эмоций ! Здесь им нет равных!
Люди с завышенной самооценкой на самом деле одиноки и не интересны обществу, потому что на самом деле абсолютно посредственны!
Каждый человек несет в себе определенный заряд: плюс или - минус. Общение с людьми разного заряда накладывает его и на нашу жизнь. Общаешься с людьми светлыми-и у тебя все хорошо. А вот те, которые несут минус и на нашу жизнь наносят черный оттенок… Отсюда вывод: Выбирайте с кем общаться. посмотрите вокруг. на ваших знакомых и их круг, уверена, вы отметите, что мое рассуждение имеет рациональное зерно. и избавляйтесь от негатива и тех, кто его несет! Только вам решать как вам жить, с кем общаться, так почему бы не сделать свой Круг и свою Жизнь Позитивными и Светлыми)
Когда-нибудь,(а вдруг?) увидев меня в стаде,
Пристрелите без раздумий. Буду только рада.
Неприятно, когда незнакомые люди знают, какое бельё ты носишь.
Жизненный опыт может сделать нас сильнее, хитрее и мудрее, но вряд ли сделает удобнее для других.
ЖИЗНЬ И СУДЬБА
В муках Гроссман писал сердцем смелым и чистым,
Горькой правдой изнанку столетья тревожа:
Коммунизма азы и идеи нацизма
Сутью, как близнецы, друг на друга похожи.
«Свободными хотят быть все, но мало кто хочет бороться за свою свободу.»
-Спартак-
У каждого человека есть два веса: первый определяет массу тела, а второй влияние на общественное сознание. И что любопытно, в обоих случаях это сила с которой он давит.
БЕЗУМИЕ
Пострашней, чем война с революцией
Иль чума посреди торжества,
Только мысли безумца поллюция,
Перетёкшая в мозг большинства.
«Амори-Дюваль, ученик известного французского художника Энгра, вырисовывал округлости молоденькой девушки, без тени смущения позирующей перед тридцатью учениками мастера, как вдруг она испуганно вскрикнула, заметив, что через окно за ней наблюдает кровельщик. Взгляд на наготу изменился: на неё смотрел теперь не „профессионал“, который видел только красоту форм её тела, а наблюдатель, и в его взоре читалось желание. Нагота приобрела эротичность».
В этом кратком анекдоте - вся суть противопоставления, которое подвергает анализу француз Жан-Клод Болонь в своей книге «О женской стыдливости». Вообще-то это уже переработанное издание. В 1986 году вышла книга Болоня «История стыдливости», и за двадцать лет история этого предмета настолько убежала вперёд, что Болонь почувствовал необходимость книгу существенно переписать и дополнить. Противопоставление, однако, осталось неизменным. Не нагота сама по себе создаёт стыд, а то, какой смысл придают наготе наблюдатели. Вожделеют ли они раскрытое тело, хотят ли его закрыть или воспринимают как должное.
В древнегреческом, в гомеровском ещё смысле, пишет Болонь, слово «стыдливость» означало страх испытать стыд - иными словами, это чувство предшествовало стыду, не обязательно сопровождалось им. Именно стыдливость побуждала мужчин отважно сражаться и выбирать достойных соперников, стыдливость заставляла гостя исполнять правила благопристойности. Древние были терпимы к детям, их капризам и грубости, потому что считали: в своей несознательности дети немногим отличаются от животных, их дурные замашки, как и выходки животного, не могут оскорбить взрослого и мудрого человека. Мнение, что стыдливость, как и хорошие манеры, надо воспитывать, возобладало лишь в Средневековье. И тогда же за верхней частью тела утвердилась слава чего-то прекрасного и сближающего человека с ангелами, с нижней же частью, напротив, соседствовали пороки и искушения - именно поэтому вплоть до XIX века увидеть раскрытую (глубоко декольтированную) женскую грудь можно было гораздо чаще, чем ножку.
Мало-помалу стыдливость, прежде бывшая свойством, безотносительным к полу, стала считаться функцией женской, мужчины же прилагали усилия для того, чтобы использовать женскую закрытость для разжигания воображения, - что обременяло женщин, но отчасти играло им на руку. Ибо, как замечает Монтень, знаменитый исследователь нравов, «полный голод переносится тяжелее, чем когда он утоляется, по крайней мере, зрительно». Именно поэтому к XVIII веку стыдливость и кокетство считались равноопасным оружием женщины.
В наше время, когда само понятие стыдливости выглядит до крайности размытым, оно неожиданно получило поддержку от новых ограничений - прежде всего конфессиональных. В самом деле: если в бассейн с европейскими купальщицами, одетыми лишь в бикини, придёт женщина-мусульманка, затянутая в сплошной комбинезон, как будут чувствовать себя европейки? Оказывается, не очень хорошо. По мнению Болоня, среди причин, почему в последние годы на пляжах Франции поубавилось женщин в купальнике без верха, выделяется не только боязнь заболеть раком от солнечного излучения, но и некоторое чувство стыда, которое испытывают европейки, наблюдая за старательно закрывающимися мусульманками. Сегодня, как и тысячелетие назад, стыд по-прежнему в первую очередь в глазах смотрящего.
Только не надо, пожалуйста, этой лицемерной возни - нелепых тезисов о том, что «не в деньгах счастье» и прочего, что утешает нас в зависти к тем, кто тратит в месяц столько, сколько мы мечтаем зарабатывать в год. Чужое богатство - это доказательство несправедливости мира (как и физическая красота) и камень в сад нашей личной несостоятельности. Особенно если богатством тычут нам в лицо.
Вот мы сидим в Берлине с обеспеченным мужчиной и перспективным молодым человеком и ведем идиотский разговор о том, как трудно и плохо быть миллионером.
- Над Абрамовичем все смеются, - говорю я (и это правда). - У него эта лодка стоит в Барселоне, где есть субмарина. Вдруг война - а он в безопасности.
- И он с детьми ездит на разных машинах, на случай если покушение, - напоминает обеспеченный мужчина.
- В Кройсберге в лофтах до сих пор бьют стекла, - говорит наш перспективный немецкий друг.
Дело в том, что в одном из самых богемных и панковских районов Берлина несколько лет назад построили один из самых дорогих домов в городе, в котором машины поднимают прямо в квартиры. В знак протеста местные хиппи до сих пор швыряют кирпичи в окна, а моя знакомая, которая там живет, никому не говорит, что она оттуда, - ни в аптеке, куда она ходит уже четыре года, ни в магазине. Иначе к ней сразу же изменится отношение.
В этом есть здравый смысл. Люди с очень большими деньгами хотят жить в самом нонконформистском районе, где в пятницу вечером половина жителей валяется с передозировкой (всего чего угодно). Они строят там свои цитадели, а потом хотят, чтобы вместо донер-кебаба на углу был мишленовский ресторан. И вот проходит несколько лет - и того, ради чего они сюда приехали из Швабии или России, уже нет, а вместо - шикарные магазины и пафосные рестораны. И вопрос: зачем они сюда перебрались, если могли с тем же результатом жить хоть в Мюнхене, хоть в Монте-Карло, этих фортах заносчивой буржуазии?
Разгадка в том, что в Берлине сейчас круто, а нувориши хотят все, что круто. Нувориши везде одинаковы: они заносчивы и уверены, что все можно купить и что если они заплатили, то имеют право вести себя как угодно.
Но историческая правда такая, что во всем мире нормальные богачи не показывают свое превосходство над окружающими. Они научились его стесняться. В мире, где есть бедность и где людям приходится выбирать, на что потратить средства - на зубы или на семейный отдых, швырять деньги неприлично. Лжесоциализм, да. Оставайтесь миллиардерами, но ведите себя скромно. Не выставляйтесь.
В Европе богатые и небогатые уже давно заключили устный мирный договор, по которому излишества можно демонстрировать только в очень специальных местах, где посторонние глаза их не наблюдают. На острове Зюльт можно увидеть, как за горизонтом теряются плотно припаркованные «Феррари», «Ламборгини», «Бентли», «Роллс-Ройсы», «Астон Мартины», «Порше Панамера». Но нигде больше в Германии вы такого не заметите. Да, тут много своих выскочек, но общие правила связывают им руки.
А в России это можно наблюдать почти у любого клуба для тех, кто готов потратить на бутылку шампанского тысячу евро. Здесь «Порше Кайен» выглядит жалко (если, конечно, он не залеплен стразами от Сваровски - тогда он выглядит безумно).
- У вас есть карта магазина? - спрашивает кассир покупателя, набравшего еды на двадцать пять тысяч рублей.
Я протягиваю тому свою скидочную карту. Покупатель возмущается, мол, не надо мне вот этого! Я все равно отдаю карту на кассу, а тот прямо-таки смущен. Вдруг кто-нибудь заподозрит его в рачительности? Этот позор уже не оттереть. Надеюсь, он сжег чек.
Знакомая находит на онлайн-аукционах винтажные именные сумки по таким ценам, что мне уже любопытно - это что, скрытый интернет для богатых русских, где все в двадцать раз дороже?
Иногда ты попадаешь в квартиры, где все настолько богато, что это уже смешно. Не безвкусно. Почти, но не безвкусно. Но так богато, что тебе стыдно за них, потому что есть тупик, куда упираются любые расходы - и количество потраченных денег не переходит в красоту. Хотя попытки, безусловно, отчаянные. Аббатство Даунтон в четырех комнатах на Тверской.
В России, где всех миллионеров и аристократов совсем недавно провернули через социалистическую мясорубку, появилась восхитительная каста новых русских, которые в наши дни пытаются обозначить себя как новую аристократию. Они посылают нас в те времена, когда современные благородные семейства были солдатами и работорговцами. Мол, все большие состояния нажиты так, что лучше и не вспоминать. «А за велосипед я уже отсидел».
Они отправляют детей в лучшие университеты Старого и Нового Света, где те вроде бы должны научиться и хорошим манерам, но парадоксальным образом портят и те, что есть. Может, они просто не очень хорошо понимают по-английски, отчего суть ускользает.
Дети, получившие блестящее образование, хотят в международный высший свет, поэтому нанимают агентов, которые делают их звездами блогов, журналов и модных показов. Слава Сюзан Сарандон меркнет по сравнению с миллионами последователей в «Твиттере» у, например, Мирославы Думы.
Ладно, они богаты, молоды, красивы и одеваются прямо с подиума.
Но мы их не любим. Мы такие грымзы и зануды, что считаем, будто эти деньги можно было потратить с большим толком. Нам вообще не очень интересны люди, которые знамениты лишь потому, что у них есть деньги. Они слишком серьезно восприняли сериал «Сплетница», который, с одной стороны, конечно, гламурное месиво, а с другой - очень жесткая и злая сатира на субкультуру озверевших от собственной значимости богатых детишек.
И, конечно, мы завидуем. Есть вещи, которые тебя мгновенно пугают или веселят, а есть то, что мимо желания немедленно вызывает приступы зависти.
Это не очень приятно. Зависть - не самое комфортное переживание.
Мы были бы рады, если бы чужие деньги вызывали у нас уважение. Или благодарность. Но нам не дают повода. Нас вообще боятся. Богатые строят огромные заборы, чтобы спрятаться от злопыхающего плебса. Хотя, может, они и не зря скрывают свои дворцы: часто они настолько уродливы, что оскорбляют даже мусорные свалки.
Пока что от богатых русских, которые уже не такие новые, какими хотели бы казаться (даже несмотря на ботокс и все эти детоксы), мы видим лишь безвкусицу, показную роскошь и такое ощущение всемогущества, что позавидовал бы Сталин. Собственно, это пока все, чем они готовы поделиться со страной и миром.
Что печально, потому что все худшее, что можно было позаимствовать у дореволюционной элиты, пока только умножено на сто. Выродившиеся аристократы эволюционировали в наркобаронов.
И это, безусловно, ужасно, потому что здесь уже не конфликт сословий, а социальная катастрофа. Не зря же надменные советы дочери «норникеля» Марии Байбаковой о том, как потомственным партийным аристократкам мучить прислугу, вызвали такой скандал. Дело не в Марии и тех нелепостях, которые она нагородила, а в общем недовольстве людьми ее круга, которые за двадцать лет не выросли из своих малиновых пиджаков.
Мы все ждали, когда они вылупятся из коконов в виде новых личностей, смущенных своими огромными состояниями, но они всё те же. Труды Карла Маркса, видимо, обречены быть вечно актуальными в России.
Но мы, обычные люди, мы развиваемся. И мы уже хотим любить богатых. Пусть не страстной, но хотя бы принудительной родственной любовью, как любят тетушку, которая всегда говорит тебе, что ты растолстела. Мы хотим. Дайте же нам повод, в конце-то концов.