Великий Гиппократ писал про женщин
«Болезням ног, волос - в них нет причин.»
А видим, что они больны не меньше -
Распущены, не менее мужчин…
Пьют столько же, с мужчиной состязаясь,
Выблевывают, так же ищут снег…
(Что побуждает их? Неужто зависть?
И… на болезнь меняют легкий смех)
Бывает, чтобы женщину понять -
достаточно её мужской рукой обнять.
И сразу нежным станет взгляд её -
как самое прекрасно и свежее из всех вино.
Коль с формами у дамы все в порядке
С мужчинами не будет недостатка.
Ницше очень любил женщин, особенно «глупых, но с добрыми сердцами».
Я иду по дороге, полной грудью дыша.
Мне дышать хорошо, да и грудь хороша.
Сколько бы не было женщине лет -
Вечной девчонкой в душе остается,
И над собою от счастья смеется,
Вдруг получив от мужчины букет…
Сколько бы не было женщине лет,
Чувства ее не стареют, поверьте…
Пусть посмеются и внуки, и дети,
Не распознав, в чем же этот секрет…
Сколько бы женщине не было лет -
Знайте, всегда ее сердце открыто
Чувству любви, никогда не забытому -
Сколько бы не было женщине лет!
Женщине, которой плохо, всё абсолютно «по плечу».
Иногда она капала ему на мозги. Он был спокоен: обычный весенний дождь. Капризы освежали чувства.
Девушка как печенье, ломается пока не намокнет…
Лучше быть дурой набитой,
чем униженной и битой.
Женщина изменяет от силы один раз, а чаще - от слабости.
ЭПИЛОГ отодвину на годы… А сюжет подогрею ИНТРИГОЙ… Нет у возраста гнусной погоды… Лишь не стать бы ПРОЧИТАННОЙ книгой…
Женщины войны они какие?
Тихие, отчаянные, злые?
Им бы дома быть, детей рожать,
А не под штыками умирать.
Ихними руками бы ласкать,
Стряпать пироги, варить борщи.
И стальной курок не нажимать,
Печи Бухенвальда не топить.
Женщины в тылу - заводы, пашни.
Мерзлая картошка, колоски…
Женщины войны - они какие?
Ждут Победу…
солнце
и любви
Скажите, а кто-нибудь мерил
Женские слёзы войны?
Родных ждали с фронта и верили
Вернуться мужья и сыны.
Вернуться отцы и деды.
Пшеницей засеют поля.
И песни споют про Победу
Как снилась родная Земля.
Надеялись, ждали - живые.
Придут и обнимут любя.
Скажите… а кто-нибудь знает?
Сколь выплакала - Женщина
Мы летели уже двадцать минут, когда она вытащила из сумочки зеркальце и начала краситься - главным образом глаза. Она трудилась над глазами крохотной кисточкой, сосредоточившись на ресницах. При этом широко распахивала глаза и открывала рот. Я наблюдал за нею, и у меня встал.
Её рот был настолько полон, и круглый, и открыт - а она красила ресницы. Я заказал нам выпить.
Темми прервалась на выпивку, затем продолжила.
Молодой парень, сидевший справа, начал играть с собой. Темми глазела на своё лицо в зеркальце, не закрывая при этом рта.
Она продолжала так целый час. Затем убрала зеркальце и кисточку, оперлась на меня и уснула.
Слева от нас сидела женщина. Где-то за сорок. Темми спала рядом со мной.
Женщина посмотрела на меня.
- Сколько ей?- спросила она.
В реактивном самолёте вдруг стало тихо. Все сидевшие поблизости слушали.
- Двадцать три.
- А выглядит на семнадцать.
- Ей двадцать три.
- Вы в Нью-Йорк летите? - спросила меня дама.
- Да.
- Это ваша дочь?
- Нет, я ей не отец и не дедушка. Я ей вообще не родственник. Она моя подружка, и мы летним в Нью-Йорк.- Я уже видел в её глазах заголовок:
Чудовище из восточного Голливуда опаивает 17-летнюю девушку, увозит её в Нью-Йорк, где сексуально злоупотребляет ею, а затем продаёт её тело многочисленным бичам. Дама -следователь сдалась. Она откинулась на сиденье и закрыла глаза. Её голова соскользнула на мою сторону. Казалось, она почти лежит у меня на коленях. Обнимая Темми, я наблюдал за этой головой. Интересно, она будет против, если я сокрушу ей губы своим безумным поцелуем? У меня сново встал.
Мы уже шли на посадку. Темми казалась очень вялой. Меня это тревожило. Я её пристегнул.
- Темми, уже Нью-Йорк! Мы сейчас приземлимся. Темми, проснись!
Никакого ответа.
Передознулась?
Я пощупал ей пульс. Не чувствуется.
Я посмотрел на её огромные груди. Я старался разглядеть хоть бы намёк на дыхание. Они не шевелились. Я поднялся и пошёл искать стюардессу.
- Сядьте, пожалуйста, на своё место, сэр. Мы идём на посадку.
-Послушайте, я беспокоюсь. Моя подруга не хочет просыпаться.
- Вы думаете, она умерла?- прошептала стюардесса.
- Я не знаю, - прошептал я в ответ.
- Хорошо, сэр. Как только мы сядем, я к вам приду.
Самолёт начал снижаться. Я зашёл в сортир и намочил несколько бумажных полотенец. Вернулся на своё место, сел рядом с Темми и стал тереть ей лицо полотенцами. Весь этот грим - коту под хвост. Темми даже не вздрогнула.
- Блядь, да проснись же ты! Я потер полотенцами ей между грудей. Ничего. Не шевелится. Я сдался.
Надо будет объяснять её матери. Её мать меня возненавидит.
Мы приземлились. Люди по вставали и выстроились на выход. Я сидел на месте. Я тряс и щипал Темми.
- Уже Нью-Йорк, Рыжая." Гнилое яблоко". Приди в себя. Кончай это гавнидло.
Стюардесса вернулась и потрясла Темми:
- Дорогуша, в чем дело?
Темми начала реагировать. Она пошевельнулась. Затем открыла глаза. Все дело в новом голосе. Кому охота слышать старый голос. Старые голоса становятся частью твоего я, как ноготь.
Темми извлекла зеркальце и начала причесываться. Стюардесса потрепала её по плечу. Я встал и вытащил платья с багажной полки.
- Темми, мы уже в Нью-Йорке. Давай выходить.
Она задвигалась быстро. Мне достались два пакета и платья. Она пошла по проходу, виляя задницей. Я пошёл следом.
Отрывок из книги «Женщины».