Кто хочет вытащить ближнего из грязи, должен сам опуститься в грязь, чтобы подать руку помощи.
Николай Рерих.
СЛОВО ДРУЗЬЯМ
Ответная речь при отъезде из Нью-Йорка
И в сердцах, и в уме - в этой последовательности выражен величайший закон. Поистине мы должны выражать нас самих прежде всего в наших сердцах и действовать через наши сердца. Лишь временно и ограниченно мы можем думать, что мозговая основа достаточна, но уже в следующий день придет просветление, что лишь основа сердца может вести к истинному преуспеянию. Мы знаем много славных понятий - единение, братство, мир… В наших сердцах сохраняются эти великие понятия и, обращаясь к ним, мы все-таки чувствуем, что в чем-то мы еще не преуспели, что-то еще отсутствует.
Что же случилось, что это значит? Мы достаточно слышали об ужасах настоящего времени и поистине Армагеддон гремит вокруг нас. Если мы чувствуем это, то мы именно понимаем, что силы тьмы, силы разрушения очень организованы. Каждый из нас имеет достаточно доказательств, насколько они ловки и находчивы, но те, кто верят в Свет и взыскуют Света, все еще находятся в разъединении и в недисциплинированности.
Для примера обратите внимание на ежедневные газеты. Что же мы видим на первых страницах? Мы видим огромные заголовки о новостях войны, преступлений, разрушений, ненависти! А если же нечто касается религии, красоты, познавания и созидательства, то оно будет помещено даже не на последней странице, но потонет в самом мелком наборе наиболее неприметных средних частях газеты. Не значит ли это, что лишь новости об убийстве, о разрушении, об ужасах представляют общественный интерес современности? При таком порядке не только народ, но и молодое поколение от младенчества воспитывается на том, что война, человеконенавистничество, убийство, отравление и всякая преступность заслуживают громкие названия и занимают первые страницы, а все позитивное как бы не имеет общественного значения. Улыбнемся горько! Если что-нибудь об искусстве или науке попадает на первую страницу, то не будет ли это известием об украденной картине или фальшивом открытии? На многих аспектах действительности мы можем убеждаться, насколько организованы темные силы, насколько они понимают друг друга и подчиняются какой-то своей незримой, неуловимой иерархии. Потому именно сейчас, именно спешно и неотложно доброе желание и строительство во благо должно войти в мировое сознание, и мы должны понять, казалось бы трюизм, о том, что и силы добра должны быть организованы; мы должны понять, что эта организация не должна быть чем-то отвлеченным. Вследствие прискорбных недоразумений люди часто приучаются думать, что добро есть нечто отвлеченное, нечто - поверх земных условий; но не забудем и другую простейшую истину, а именно, что идеализация есть нечто действительно практичное.
Обратите внимание, как только мы заговорим об идеализации, о положительном, так немедленно нам кто-то уже старается помешать; какие-то неожиданные телефонные звонки мешают говорить, но если мы будем настойчивы, то все непрошенно вторгающееся отстанет. Вы видите, что друг наш уже прекратил несносные звонки.
Таким образом, осознаем же в сердцах наших, насколько наступило время, чтобы признать значение мощной энергии взаимного понимания. Очень стара аксиома, что все мы братья и сестры, где только и как только не повторялась эта истина, и все же сейчас она может быть особенно далека от жизни. Мы должны поклясться, что мы, каждый в своих средствах, не будем допускать разрушений, войны, жестокости, разложений и всяких ужасных и невежественных разъединений. Народы еще не понимают разницы между цивилизацией и культурой. Тем не менее, если мы назовем кого-либо цивилизованным работником, он не удовлетворится этим названием, тогда как титул культурного работника его справедливо обрадует. Казалось бы, всем должно быть понятно, что цивилизация обозначает нечто в пределах внешней общественности, но культура прежде всего имеет в виду духовные ценности. Итак, именно культура есть истинная реальность и должна быть внесена в жизнь в строгой организованности.
Сегодня я чую истинный огонь в Ваших сердцах. Пусть этот огонь сохранится. Пусть он не затемнится и не смутится, когда Вы сейчас выйдете в уличную толпу. Пусть этот огонь сердца останется ярко возжженным во славу Вышнего Творца, во славу Бога. Сохраним в сердцах наших ясность сознания, что каждый момент мы предстоим пред Ликом Высшим; именно этим ясным сознанием рассеются мелкие злобные мысли, которые отягощают мир. Ведь в Великом Присутствии ложь не может существовать. Благородное дело внесения религии в жизнь есть дело прекрасное. Итак, утвердим всеми силами духа это благородное понятие именно в жизни каждого для укрепления его сознательной организацией. Тогда на первых страницах наших газет не будет сведений о войне и убийствах, но именно светлые новости о благе созидательного прогресса и подвиге.
Я уезжаю от Вас лишь в теле, ибо в духе мы не разъединимся, и я сохраню яркое воспоминание в Ваших пылающих дружеских сердцах.
21 апреля 1934 г
БЕДНЫЕ ЛЮДИ
В рыбачьей хижине сидит у огня Жанна, жена рыбака, и чинит старый
парус. На дворе свистит и воет ветер и, плескаясь и разбиваясь о берег,
гудят волны… На дворе темно и холодно, на море буря, но в рыбачьей
хижине тепло и уютно. Земляной пол чисто выметен; в печи не потух еще
огонь; на полке блестит посуда. На кровати с опущенным белым пологом
спят пятеро детей под завывание бурного моря. Муж-рыбак с утра вышел
на своей лодке в море и не возвращался еще. Слышит рыбачка гул волн и рев ветра. Жутко Жанне. Старые деревянные часы с хриплым боем
пробили десять, одиннадцать… Мужа все нет. Жанна задумывается. Муж
не жалеет себя, в холод и бурю ловит рыбу. Она сидит с утра до вечера за работой. И что же? Еле-еле кормятся. А у ребяток все нет обуви: и летом и зимой бегают босиком; и хлеб едят не пшеничный - хорошо и то, что
хватает ржаного. Только и приправы к еде, что рыба. «Ну да слава Богу,
дети здоровы. Нечего жаловаться, - думает Жанна и опять
прислушивается К буре. - Где-то он теперь? Сохрани его, Господи, спаси
и помилуй!» - говорит она и крестится. Спать еще рано. Жанна встает,
накидывает на голову толстый платок, зажигает фонарь и выходит на улицу посмотреть, не тише ли стало море, не светает ли, и горит ли лампа
на маяке, и не видать ли лодки мужа. Но на море ничего не видно. Ветер
рвет с нее платок и чем-то оторванным стучит в дверь соседней избушки, и Жанна вспоминает о том, что она еще с вечера хотела зайти проведать
больную соседку. «Некому и приглядеть за ней», - подумала Жанна и постучала в дверь. Прислушалась… Никто не отвечает. «Плохое вдовье
дело, - думает Жанна, стоя у порога. - Хоть и не много детей - двое, а все одной обдумать надо. А тут еще болезнь! Эх, плохое вдовье дело.
Зайду, проведаю». Жанна постучалась еще и еще. Никто не отвечал.
- Эй, соседка! - крикнула Жанна. «Уж не случилось ли что», -
подумала она и толкнула дверь.
В избушке было сыро и холодно. Жанна подняла фонарь, чтобы
оглядеть, где больная. И первое, что ей бросилось в глаза, это - постель
прямо против двери, и на постели она, соседка, лежит на спине так тихо и неподвижно, как лежат только мертвые. Жанна поднесла фонарь еще
ближе. Да, это она. Голова закинута назад; на холодном, посиневшем лице
спокойствие смерти. Бледная, мертвая рука, будто потянувшаяся за чем-то,
упала и свесилась с соломы. И тут же, недалеко от мертвой матери, двое
маленьких детей, кудрявых и толстощеких, прикрытых старым платьем,
спят, скорчившись и прижавшись друг к другу белокурыми головками.
Видно, мать, умирая, еще успела закутать им ножки старым платком и накрыть их своим платьем. Дыхание их ровно и спокойно. Они спят сладко
и крепко.
Жанна снимает колыбельку с детьми и, закутав их платком, несет
домой. Сердце ее сильно бьется; она сама не знает, как и зачем она сделала
это, но она знает, что не могла не сделать то, что сделала.
Дома она кладет непроснувшихся детей на кровать со своими детьми
и торопливо задергивает полог. Она бледна и взволнованна. Точно мучит
ее совесть. «Что-то скажет он?.. - сама с собой говорит она. - Шутка ли,
пятеро своих ребятишек - мало еще ему было с ними заботы… Это он?..
Нет, нет еще!.. И зачем было брать!.. Прибьет он меня! Да и поделом, я и стою того. Вот он! Нет!.. Ну, тем лучше!..»
Дверь скрипнула, будто кто вошел. Жанна вздрогнула и приподнялась
со стула.
«Нет. Опять никого! Господи, и зачем я это сделала?.. Как ему теперь
в глаза взгляну?..» И Жанна задумывается и долго сидит молча у кровати.
Дождь перестал; рассвело, но ветер гудит, и море ревет по-прежнему.
Вдруг дверь распахнулась, в комнату ворвалась струя свежего
морского воздуха, и высокий смуглый рыбак, волоча за собой мокрые
разорванные сети, входит в горницу со словами:
- Вот и я, Жанна!
- Ах, это ты! - говорит Жанна и останавливается, не смея поднять
на него глаз.
- Ну уж ночка! Страх!
- Да, да, погода была ужасная! Ну, а как ловля?
- Дрянь, совсем дрянь! Ничего не поймал. Только сети разорвал.
Плохо, плохо!.. Да, я тебе скажу, и погодка ж была! Кажется, такой ночи и не запомню. Какая там ловля! Слава Богу, что жив домой добрался… Ну, а ты что тут без меня делала?
Рыбак втащил сети в комнату и сел у печки.
- Я? - сказала Жанна, бледнея. - Да что ж я… Сидела шила… Ветер
так завывал, что страшно становилось. Боялась за тебя.
- Да, да, - пробормотал муж, - погода чертовски скверная! Да что
поделаешь! Оба помолчали.
- А знаешь, - сказала Жанна, - соседка-то Симон умерла.
- Ну?
- И не знаю, когда; верно, еще вчера. Да, тяжело ей было умирать. Да и за детей-то, должно быть, как сердце болело! Ведь двое детей -
крошки… Один еще не говорит, а другой чуть начинает ползать…
Жанна замолчала. Рыбак нахмурился; лицо его сделалось серьезно,
озабоченно.
- Ну, дела! - проговорил он, почесывая в затылке. - Ну да что
станешь делать! Придется взять, а то проснутся, каково им с покойницей?
Ну да что уж, как-нибудь перебьемся! Ступай же скорей!
Но Жанна не двигалась с места.
- Что ж ты? Не хочешь? Что с тобой, Жанна?
- Вот они, - сказала Жанна и отдернула полог.
Виктор Гюго. Изложил