Все сорок тысяч слов глупца
Не стоят умного словца.
Каждая частица творения поёт собственную песню о том, что есть, а чего нет. Слушая о том, что есть, вы становитесь мудрыми; слушая о том, чего нет, вы можете сойти с ума.
О, Мудрость, ты приходишь не с годами,
А с бедами, увы, увы…
Шайтан ли, чёрт творит такое с вами,
Но в гневе не теряйте головы.
Ведь брода нет в огне, в дыму палящем…
Вы злы, а значит - не правы!
Питаясь ссорой прошлой, в настоящем
Взрастает злак раздор травы…
- Тише, тише, тише. Подвинься ближе. Смотри в глаза.
Я всегда была очаровательным существом, нежным, чувствительным и благодарным. И мудрым. И благородным. И таким гибким в извивах стройного тела, что тебе будет радостью взглянуть на тихую пляску мою; вот в кольца свернусь я, тускло блесну чешуёю, сама обовью себя с нежностью и в нежно-холодных объятиях умножу стальное тело. Одна во множестве! Одна во множестве!
Тише. Тише. Смотри в глаза.
Тебе не нравятся покачивания мои и мой прямой, открытый взгляд? Ах, тяжела голова моя, и оттого покачиваюсь я тихо. Ах, тяжела голова моя, и оттого смотрю я прямо, покачиваясь. Подвинься ближе. Дай мне тепла немного, погладь перстами мой мудрый лоб: в его прекрасных очертаниях найдешь ты образ чаши, в которую стекает мудрость, роса ночных цветов. Когда извивами черчу я воздух, в нем остается след, узор тончайшей паутины, сплетенье сонных чар, очарование бесшумного движения, неслышный свист скользящих линий. Молчу и качаюсь, смотрю и качаюсь - что за странную тяжесть ношу я на шее?
Я люблю тебя.
Я всегда была очаровательным существом и любила нежно тех, кого любила. Подвинься ближе. Ты видишь мои беленькие, острые, очаровательные зубки? - целуя, я кусала. Не больно, нет: немного. От нежности, лаская, кусала я немного, до первых светлых капелек, до крика, похожего на смех, когда щекочут. Это очень приятно, не думай: иначе не возвращались бы ко мне за поцелуями, кого я целовала. Это теперь я могу поцеловать только раз - как печально: только раз. Один поцелуй на каждого… как мало для любящего сердца, чувствительной души, стремящейся к великому слиянию. Но это только я, печальная, целую раз и вновь должна искать любви - он другой любви уже не знает, для него нерасторжим и вечен мой брачный, нежный, единый поцелуй. Я говорю с тобой доверчиво; и когда кончу мой рассказ… я тебя поцелую.
Я люблю тебя.
Смотри в глаза. Не правда ли, какой великолепный, какой державный взор? И твердый. И прямой. И пристальный, как сталь, приставленная к сердцу… смотрю и качаюсь, смотрю и чарую, в зеленых глазах собираю твой страх, твою любовную, усталую, покорную тоску. Подвинься ближе. Это теперь я царица, и ты не смеешь не видеть моей красоты, а было странное время… Ах, какое странное время! При одном воспоминании я волнуюсь - ах, какое странное время! Меня не любили. Меня не чтили. С жестокою свирепостью меня преследовали, топтали в грязь и издевались - ах, какое странное время! Одна во множестве! Одна во множестве!
Я говорю тебе: подвинься ближе.
За что не любили меня? Ведь и тогда я была очаровательным существом, беззлобным, нежным, танцующим чудесно. Но меня мучили. Меня жгли огнем. Тяжелые и грубые звери топтали меня тупыми ступнями безумно тяжелых ног: холодные клыки кровавых ртов разрывали мое нежное тело - и в бессильной скорби я грызла песок, глотала пыль земли и умирала в отчаянии. Каждый день я умирала растоптанная. Каждый день я умирала в отчаянии. Ах, какое подлое время! Глупый лес все забыл и этого времени не помнит, но ты пожалей меня. Подвинься ближе. Пожалей меня, оскорбленную. Печальную. Любящую. Танцующую прекрасно.
Я люблю тебя.
Как могла я защищаться? У меня были только мои беленькие, чудные, острые зубки, - они пригодны лишь для поцелуев. Как могла я защищаться? - это теперь я ношу на шее эту страшную тяжесть головы и взор мой повелителен и прям, а тогда была легка голова моя и глаза смотрели кротко. Тогда у меня еще не было яда. Ах, тяжело голове моей, и держать ее мне трудно! Ах, я устала от моего взора, два камня во лбу моем, и это мои глаза. Пусть драгоценны сверкающие камни, но тяжело носить их вместо кротких глаз, они давят мозг… тяжело голове моей! Смотрю и качаюсь, в зеленом тумане вижу тебя - ты так далеко. Подвинься ближе.
Видишь: даже в печали я прекрасна, и томен мой взор от любви. Смотри в зрачок: я буду суживать его и расширять, и дам ему особый блеск, мерцание ночной звезды, игру всех драгоценных камней: алмазов, зеленых изумрудов, желтеющих топазов, рубинов кроваво-красных. Смотри в глаза: это я, царица, венчаюсь короною моею, а то, что сверкает, горит и падает, отнимает у меня разум, волю и жизнь - это яд. Это капелька моего яда.
Как это случилось? - я не знаю. Я не питала зла к живущему.
Я жила и страдала. Молчала. Таилась. Пряталась торопливо, когда могла спрятаться, уползала поспешно. Но плачущей не видели меня, я не умею плакать; и все быстрее и прекраснее становилась моя тихая пляска. Одна в тиши, одна в глуши с тоскою в сердце я танцевала - они ненавидели мой быстрый танец и охотно убили бы меня, танцующую. И вдруг стала тяжелеть моя голова - как это странно! - стала тяжелеть моя голова. Все такая же маленькая и прекрасная, мудрая и прекрасная, она вдруг потяжелела страшно, к земле пригнула шею, сделала мне больно. Это теперь я привыкла немного, а вначале было ужасно неловко и больно. Я думала, что я больна.
И вдруг… Подвинься ближе. Смотри в глаза. Тише, тише, тише.
И вдруг отяжелел мой взгляд, стал пристальным и странным… я даже испугалась! Хочу взглянуть и отвернуться - и не могу: смотрю все прямо, вонзаю взор все глубже, как будто каменею. Смотри в глаза. Как будто каменею, и каменеет все, на что смотрю. Смотри в глаза.
Я тебя люблю. Не смейся над моим доверчивым рассказом, я рассержусь. Каждый час я открываю мое чувствительное сердце, но все мои попытки тщетны, я одинока. Звенящею тоскою полон мой единый и последний поцелуй - и нет любимого, и вновь ищу любви, и тщетно повествую: не может обнажиться сердце, а яд томит, и тяжелеет голова. Не правда ли, как я прекрасна в моем отчаянии? Подвинься ближе.
Я люблю тебя.
Однажды я купалась в гнилом лесном болоте - я люблю быть чистой, это признак благородного рождения, и я купаюсь часто. И, купаясь, танцуя на воде, увидела свое изображение и, как всегда, влюбилась. Я так люблю красивое и мудрое! И вдруг увидела, на лбу, среди других природных украшений, явился новый, странный знак… не от него ли тяжесть, окаменелость взора и этот сладкий вкус во рту? Вот здесь темнеет крест на лбу, вот здесь - смотри! Подвинься ближе. Не правда ли, как странно? Но я не поняла тогда, и мне понравилось: пусть будет украшением больше. А в тот же день, тот самый страшный день, когда явился крест, мой первый поцелуй стал и последним - смертельным стал мой поцелуй. Одна во множестве! Одна во множестве!
Ах!
Ты любишь драгоценные камни, но подумай, возлюбленный: насколько драгоценнее капелька моего яда. Она такая маленькая - ты видал когда-нибудь? Никогда, никогда. Но ты узнаешь. Помысли, возлюбленный: сколько страданий, тяжелых унижений, бессильной ярости, себя грызущей, должна была я пережить, чтобы родить вот эту капельку. Я царица! Я царица! В одной капельке, мною рожденной, я ношу смерть для всего живущего, и царство мое безгранично, как безгранична скорбь и безгранична смерть. Я царица! Мой взор непреклонен. Мой танец страшен. Я прекрасна! Одна во множестве! Одна во множестве!
Ах!
Не падай. Я еще не кончила. Подвинься ближе. Смотри в глаза.
И вот тогда вползла я в глупый лес, в мою зеленую державу. По-новому, по-страшному! Я была кротка, как царица; и милостиво, как царица, кланялась по сторонам: направо, налево. А они… убегали! Благосклонно, как царица, я кланялась: направо и налево, - а они, смешные, убегали. Как ты думаешь: отчего они убегали? Как ты думаешь? Смотри в глаза. Ты видишь там какое-то мерцанье и блеск? - это лучи моей короны слепят твой взор, ты каменеешь, ты погиб. Сейчас я протанцую мой последний танец - не падай. Вот в кольца свернусь я, тускло блесну чешуёю, сама обовью себя с нежностью и в нежно-холодных объятиях умножу стальное тело. Вот я! Прими мой брачный единый поцелуй - в нем смертоносная тоска всех угнетенных жизней! Одна во множестве! Одна во множестве!
Склонись ко мне. Люблю тебя.
Умри.
У каждого человека есть право на мудрость и дурость. Не мудро злоупотреблять вторым.
Если не превозносить восхвалениями неких избранных, то в народе не будет зависти. Если не восхвалять драгоценности материального мира, то не будет воров. Иными словами, если не выставлять напоказ объекты страстей, то не будет и соблазнов.
Мудрый правитель не создаёт народу таких соблазнов, но заботится о том, чтобы народ был сытым. Это и ликвидирует страсти, и укрепляет здоровье у подданных. Да, мудрый правитель постоянно стремится к тому, чтобы у народа не было соблазнов и страстей, а глубоко порочные люди не смели бы действовать.
Отсутствие всего названного приносит покой.
Если бы мозги можно было бы брать в кредит, все другие кредиты бы потеряли свою актуальность.
/zulnora/
Это началось после того, как зимних дождей не выпало почти совсем и дикобраз Сахи, повстречав Маугли в бамбуковых зарослях, рассказал ему, что дикий ямс подсыхает. А всем известно, что Сахи привередлив до смешного и ест только самое вкусное и самое спелое. Маугли засмеялся и сказал:
- А мне какое дело?
- Сейчас - почти никакого, - сухо и неприветливо ответил Сахи, гремя иглами, - а там будет видно. Можно ли ещё нырять в глубоком омуте под Пчелиной Скалой, Маленький Брат?
- Нет. Глупая вода вся ушла куда-то, а я не хочу разбить себе голову, - сказал Маугли, который был уверен, что знает не меньше пяти дикобразов, вместе взятых.
- Тебе же хуже, - сообщил Сахи, - в маленькую трещину могло бы войти сколько-нибудь ума
три вещи никогда не возвращаются обратно: Время, Слово, Возможность. три вещи не следует терять: Честь, Спокойствие, Надежду. три вещи невозможно исправить: Предательство, Измену, Смерть. три вещи в жизни наиболее ценны: Любовь, Семья, Дружба
У человека было два ведра, и в одном из них была трещина. В течение двух лет, он нес воду домой, но одно ведро было всегда полным, а другое наполовину пустым, потому что вода просачивалась через трещину по дороге.
Целое ведро очень гордилось своей целостностью и задавалось перед треснутым ведром. А ведро с трещиной стыдилось, что может удержать только половину воды по дороге. Не выдержав стыда, ведро заговорило с водоносом:
- Я неудачник. Я неумеха, мое существование нелепо и бессмысленно. Из-за трещины я не могу удержать воду… Почему же ты не выбросишь меня?
Но человек ответил дырявому ведру:
- А ты видело цветы у обочины дороги, по которой я ношу воду? Они растут только с той стороны, где проливается вода. Но с другой стороны только пыль. Ты не знало о том, что я специально посадил семена цветов на дороге, зная о твоем «недостатке - трещине. Уже два года я украшаю этими цветами свое жилище на радость моей любимой.
Ты однажды постой и послушай,
Что же хочет твоя душа?
Мы так часто не слушаем душу,
По привычке куда-то спеша…
Где они - твои детские грёзы?
В них душа так наивно чиста…
Ты поплачь и пускай эти слёзы
Смоют пыль с твоей жизни листа
Ты увидишь сияние красок:
Жёлтый, розовый, голубой …
Ты увидишь все лица без масок
И поймёшь, что Он рядом с тобой…
Когда я был молодым, тоже был революционером. Но когда вы становитесь зрелыми и мудрыми, то вы обязаны быть консерваторами.
Благодарю, Тебя Господь - за все страдания и муки,
За сотни пройденных дорог, за все печали и разлуки,
В беде не поданные руки - благодарю, Тебя Господь!
Благодарю, Тебя Господь, - за тех, кто не были и были,
За тех, кто ранили и били, и предавали, и казнили,
Не понимали, не любили - благодарю, Тебя Господь!
Благодарю, Тебя Господь, - за всех, кто были, есть и будут,
Кого люблю и тех, кто любит, кто все поймет и не осудит,
И не предаст, и не погубит, в беде и в счастье - не забудет!
За тех, ушедших, и живущих, за мною по пути идущих,
За всех родных, друзей и близких
За Ангелов твоих плечистых, ведущих по дороге жизни -
Благодарю, Тебя Господь!
Благодарю, Тебя Господь, - за то, что нас хранишь и любишь,
За то, что есть и вечно будешь - благодарю, Тебя Господь!
Благодарю, Тебя Господь, - за каждый шаг, за каждый вдох,
За чистый воздух облаков, за чудо пенья, за росток,
За распустившийся цветок и за пшеничный колосок,
За каждый маленький листок, за кустик, дерево, травинку,
В лесу бегущую тропинку, за пчелку, бабочку, букашку,
Зверей мохнатые мордашки. За мой густой тенистый сад,
За груш и яблок аромат. За весь огромный светлый дом,
За то, что так уютно в нем. За все, чем я живу, дышу,
Что я люблю, чем дорожу - благодарю, Тебя Господь!
Благодарю, Тебя Господь, - за то, что нас хранишь и любишь,
За то, что есть и вечно будешь - благодарю, Тебя Господь!
Благодарю, Тебя Господь, - за ураганы и морозы,
Ночами пролитые слезы, и за бушующие грозы,
И за несбывшиеся грезы - благодарю, Тебя Господь!
Благодарю, Тебя Господь, - за все, что называется несчастье
И если б не было его, как я узнала бы и о счастье?
Благодарю, Тебя Господь, - за Землю, Солнце, Небосвод,
И за Закат и за Восход, за день ушедший и грядущий,
Несущий Свет и Хлеб насущный, за зиму, лето, весны, осень,
За весь огромный мир подзвездный, за мир бескрайний, бесконечный,
За мимолетность и за вечность - благодарю, Тебя Господь!
Благодарю, Тебя Господь, - за то, что нас хранишь и любишь,
За то, что есть и вечно будешь - благодарю, Тебя Господь…
Мне бабушка, вздыхая, говорила,
Стирая липкий от горячки пот:
- Терпи, родная. Ты ведь не забыла?
Бог не по силам испытаний не дает.
Когда дыханье заперто слезами,
Когда от боли сердце устает,
Как за щитом, я прячусь за словами:
Бог не по силам испытаний не дает.
Когда не удержаться без опоры,
Когда изменой в сердце напролет,
Шепчу с улыбкой: «Разве это горе?
Бог не по силам испытаний не дает».
И если, все «по дружбе» отвернутся,
Душа остынет, превратившись в лед,
Мне остается только улыбнуться -
Бог не по силам испытаний не дает!
Cтареть - это хорошо. «Стареть» означает «созревать», то есть становиться не хуже, а лучше - сильнее, мудрее, завершенней. Если же человек, старясь, ощущает не приобретение, а потерю, значит, его корабль сбился с курса.