Дрожала рука и голос дрожал, и стены, казалось, дрожали,
когда ты хрипел один в микрофон в большом переполненном зале.
Дрожал чёрный хлеб, стакан на столе, но пальцы аккорд твой держали,
- «На братских могилах не ставят крестов», -мы шёпотом все подпевали.
Дрожал небосвод, и даже заря, но небо для всех голубое.
Военные песни рождались не зря, ну, а сам «не вернулся из боя».
Дрожал жёлтый лист, под ним и земля, казалось, нашёл ты ответ:
«Коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет».
И сцена Таганки дрожала от слов, там правду играли Отчизны.
«Быть или не быть» - вот в чём вопрос по Гамлету или по жизни.
Дрожал белый снег на крышах домов, когда из колонок звенело:
- «Но купола кроют золотом вновь». А значит, мы взялись за дело.
И двадцать пять лет пролетело с тех пор, ещё пролетит бесконечность,
и там, в небесах, выше спетых им гор, Семёныча приняли в вечность.
И дрожь пробирала, когда всё всерьёз, а эхо летело с ответным «Я»
на этот Ваганьковский вечный погост, «место встречи» где «изменить нельзя».
Дрожала струна и лопнула вдруг, осыпался иней в тумане.
Я видел глаза и друзей, и подруг, я слышал, как резали камень.
Дрожала слеза на холодном ветру, дрожали ладони в захвате,
и в каждом посёлке, но в узком кругу твой голос с бобины хрипел про судьбу.
Владимир Семёныч, прощайте…