Там кто-то пьет чай на шестом этаже,
Там кто-то лелеет отчаяние в душе,
Там кто-то не верит в бессилие красоты,
Там где-то под небом, наверно, живешь и ты.
Когда открывался луны беспощадный глаз,
Она признавала, что крылья, увы, не для нас,
Но, пыльного города сны унося в кровать,
Ей снова хотелось летать, так хотелось летать.
И веки смыкая, и ввысь отпуская сны,
Где нет ни печали, ни радости, ни весны,
Она пролетала над бедами и травой,
А город под ней был неведомый и живой.
Напиши, мой мальчик, напиши хоть - полслова.
Я большой неудачник, - поищи где такого! -
Я в капкане хороших манер и доверий -
Отдала тебя тем, кто учил лицемерить…
Напиши - что осталось, или что - отболело?
Мальчик, я же - писала? Милый, я же горела!
И летела на каждое: «здравствуй» - в ночи…
И не выдержав боли, исчезла лечить
Свою душу - в другие чужие края.
Но… нуждался бы если - нашёл бы меня?
И с тоской наблюдала потом в темноте:
Что целуешь ты руки и губы - не те…
И приходишь во сны - лишь молчать мне в укор:
Наваждение, морок… Вот так, до сих пор
Не справляюсь с собой, всё пишу, всё кричу…
Ты мне снишься зачем, прижимаешь к плечу?!
Я больная собака. Я люблю васильки.
Я давно ем с чужой, очень доброй руки…
Только снись чаще, мальчик.
И так будут
стихи.