После провозглашенных некогда семи чудес света, на восьмое может претендовать теперь уже кто угодно. Даже я…
Когда ты не ищешь ни бледного солнца,
что шарит, как нищий, в раздавшихся тучах,
ни желтых огней в трех любимых квадратах,
что шлют с высоты отколовшийся лучик,
тебе безразличны холодные ливни,
облезлые ветры, сквозные, как стрелы.
Лишь нервный озноб, точно Морзе, по телу:
скорей бы стемнело!
От близких запрятать за плотные шторы
все то, что не скажешь в осенние ночи.
Царапину лечишь словами, слезами -
глубокая боль проживается, молча.
Заплаканный город - сомнительный спутник,
из тех, кто устал от осенних истерик.
Быть может, в апреле ты выйдешь за двери.
Научишься верить.
Колеса фортуны, точнее покрышки,
отправишь в канаву, начнешь все с начала.
Рубцуется память морскими узлами,
пока не дойдешь до другого причала.
И, может, однажды вы встретитесь снова,
немного иные, но все же…
Но все же…
знакомый озноб пробегает по коже.
Как больно-то, Боже!
Без оглядки на злые лица,
Смелым шагом канатоходца -
Как же мне о тебе кричится,
Как же мне о тебе поётся.
Как же мне о тебе не спится,
Как же мне о тебе не пьётся…
К горизонту прильнут зарницы,
Отразившие вспышки солнца,
Небо выгнется у границы
С громом - хохотом богоборца.
Сколько ниточке бы ни виться,
Всё равно ей конец найдётся.
С кем бы мне за тебя ни биться -
Тот не справится, не проснётся.
Так судьба одинокой птицей
Постучалась в мои воротца,
Спутав были и небылицы,
Воду жизни с водой колодца.
…Пусть тебе обо не снится,
Пусть тебе за меня не бьётся,
Пусть тебе обо мне молчится
Так, как мне о тебе поётся.
Июнь, а город улегся в луже. проси, ругайся - такой вот он.
В итоге снова взамен подружки на локте виснет осенний зонт.
Идти куда-то совсем не хочешь, сидеть бы дома и ждать тепла,
Читать бы книги и греться чаем под стук дождинок о гладь стекла.
А город тает в оконной раме, течет по стеклам куда-то вниз,
И даже странно, что клен зеленый и не роняет шершавый лист.
Седые тучи висят на крышах, играют скучный осенний блюз,
Но сердцу хочется новых битов и ворох ярких июньских чувств.
Фальшивый месяц назвался летним, ему поверив - пустил во двор.
Теперь за дверью резвится осень, стреляет грустью. опять в упор.
И тонешь в чашке вчерашних мыслей, что нужно вылить уже давно.
Боишься вылить, признайся - страшно ходить по краю и видеть дно.
Забавно, правда? давал же клятву, что все отпустишь еще зимой.
Сугробы стерлись под тусклым солнцем, весна явилась к тебе домой.
Затем и лето прислали с юга восполнить в сердце чуток тепла.
Вот только почта опять подводит, и дождь швыряет куски стекла.
спи, моя птаха, спи, солнце ушло за скалы.
в мире моей любви, пахнут так пряно травы.
спи, не видать огня, боли, печалей, страха,
там, где люблю тебя. спи, засыпай же, птаха.
спи, моя пташка, спи, ночь - это тоже птица.
в мире моей любви, горюшка не случится,
в мире моей любви станут крылаты люди.
спи, моя птаха, спи, пусть тебя не разбудит
ветра проклятый вой, холод ночи искрится,
помни, что я с тобой, помни, ты тоже птица.
спи, моя птаха, спи, утро придет не скоро,
меркнут в горах огни, солнце за косогором
спряталось, утра ждет. спи, моя пташка, сладко.
время идти вперед будет, но только завтра,
в край, где деревьев лес, так же как ты крылатых,
спи, моя пташка, здесь ты родилась когда-то,
чтобы спасти всех нас, смерть победить водою,
спи, моя пташка, час сна твоего, укрою
тоненькой пеленой, бед от и зла, и страха.
спи, я всегда с тобой. я - твои крылья, птаха.
крылатая сказка «После огня»
не разжимать, не отпускать ладони
и в дни беды, и в дни великой боли,
и в дни бессилья страшного, сиротства,
и в дни, когда не веришь вовсе в солнце,
что свет нам обязалось, но сквозь тучи
не пробивается его последний лучик.
и в дни, когда все страшно и нелепо,
когда идти вперед бездумно, слепо
вот все, что остается в тишине
звенящей, нагнетающей во мне,
глубинных страх, бессмысленно и жутко,
что жизнь - лишь прочерк малым промежутком,
между годами там на камне сером,
к тому же нарисован тонким мелом,
и дождь его сотрет без тени смысла,
ведь мы - лишь числа, мы - простые числа.
когда боюсь, что ты меня надумал,
что я - пустое место, сгусток шума,
что ты уйдешь однажды и навеки,
я время пропускаю через веки,
и тянется ладонь моя к тебе…
я знаю истину - спасением во тьме,
ведь как бы не были нам беды велики -
не разжимать,
не отпускать
руки.
Когда интернет предоставил возможность каждому и всякому раскрыть самого себя, мы, наконец-то, увидели лицо своего народа.
Даже громкие события и яркие впечатления, со временем, выглядят всего лишь мазками, вписанными в общую картину жизни.
Нет ни одного человека, который бы умер не вовремя, а значит и не было необходимости, чтобы он сделал то, что он сделать не успел.
Интим, в это слово каждый вкладывает свое понятие, от прикосновения кончиков пальцев до глубокого проникновения в самых неприличных ракурсах, но хотелось бы найти некое объяснение, которое отличалось бы от сухого научного определения, которое описывали люди, казалось бы, не имеющие абсолютно никакого представления об этой сфере взаимоотношений.
Как по мне, это некая грань, даже не между сексом и прелюдией, а скорее между страстным взглядом, наполненным желанием и первыми шагами навстречу предмету обожания. Это тот самый трепет перед желанным и неизведанным, перед чужим, но уже своим, то самое сердцебиение и состояния отреченности от реальности, те минуты, когда первый поцелуй сорван с губ, неуверенный и робкий, или страстный и горячий, мгновения, когда пальцы скользят по коже вдоль позвоночника вниз, лаская каждую ямочку, каждый изгиб, заставляя тело покрываться мурашками,
когда губы касаются плеч и неспешно переходят к шее, когда мочка уха ощущает горячее дыхание от которого захватывает дух и это томительное ожидание продолжения, которое хочется продлить до бесконечности по-моему и есть интим, при тусклом свете свечей, или игре полутеней лунного света, под тихую мелодию на фоне, под которую вальсируют две души, танец которых не понять тысячам.
По своему статусу старики приравниваются к детям: от тех ждут, когда они уже вырастут, от этих - когда уже помрут…
Кто-то заработал себе имя на волне популярности, а кто-то вписал его в истории чужих болезней.
Решил убраться там, где всё чисто - придется убирать свои собственные следы.
Ты лечишь себя, изнуряешь тревогой,
Летишь для чего-то в далёкие страны,
По тысяче раз выбираешь дорогу
То к небу, то к морю, то вновь к океану,
Пытаешься жить, обходясь без советов,
Мечтать, несмотря на тоску между рёбер,
Не ждать от недавно забытых ответа,
Сто раз набирая заученный номер.
Ты просто не знаешь, куда тебе деться -
Исчезнуть, уплыть, улететь, раствориться?
Как вмиг излечить беспокойное сердце?
С чего начинают пустую страницу?
Шатаешься днями, а после годами,
Не в силах понять, как устроены души.
Сначала ты мир изучаешь глазами,
Потом ты его же пытаешься слушать.
Когда замечаешь не лужу, а звезды,
Что в водах зеркальных ее утонули,
Не ветер, а солнцем пропитанный воздух,
Не сердце пробитое маленькой пулей,
А просто урок, что уж точно поможет
Ценить свою жизнь, а не прятать за полкой,
Тогда наконец понимаешь, похоже,
Что счастье всю жизнь находилось под боком.
Эта осень разденется,
так же, как тысячи до…
Лишь покажется, стали
острее и тоньше ключицы
И пустынней ночами
бульвары промокшей столицы,
И безжалостней ветер,
стирающий контур следов.
Отражение в зеркале
серых асфальтовых луж
Без прикрас ей покажет,
что вечность не стала моложе
И что время оставило
росчерк глубокий на коже,
Предъявляя права,
как ревниво-настойчивый муж.
Но с тобой, перестав
быть послушной и верной женой,
Обещая любовь
и огню отдавая одежды,
Эта осень разденется,
так же красива, как прежде,
Словно сакуры ветка
в ночной Окинаве весной…