На улице Лаваля
меня расцеловали.
На улице Смирнова
мне дали по балде.
Не жизнь, а трали-вали…
Мы рано узнавали,
кому за что давали,
когда, и, ясно, где.
Не только хлебом живы,
мы были в меру лживы
и очень осторожны
по части языка:
совсем не лингвинисты,
мы знали, сколь неистов
при самовыраженьи
язык у дурака.
Товарищи парторги,
я ваш секретный Зорге,
решением инстанций
в столетие внедрён.
Я будто сплю, но занят
сличеньем показаний,
а мой набор вещдоков
и вовсе недурён.
Грядёт иное время.
Придёт иное племя.
На что ему вещдоки?
Оно само вещдок.
И в нынешнем столетьи
нам судьи - наши дети.
Но я на их разборки,
простите, не ходок.