Знаменитые «гарики» — иронические четверостишия Игоря Губермана — принесли их автору любовь и обожание читателей.
Игорь Губерман предпочитает сам декламировать свои творения. Причем делает это с явным удовольствием, отнюдь не стесняясь нецензурной лексики, которой переполнены его детища.
«В толпе замшелых старичков уже по жизни я хромаю, еще я вижу без очков, но в них я лучше понимаю…»
— Игорь Миронович, в каком возрасте вам жилось комфортнее всего?
— Мне всегда комфортно было. Но, конечно, в молодости легче. Ведь тогда девки были красивше. Так что, если спросить меня, о каком периоде своей жизни я вспоминаю с тоской, наверное, отвечу: о самом молодом.
— Вы и тогда были непотопляемым оптимистом?
— Конечно. Знаете, здесь нет моей заслуги, думаю, это у меня гормональное. Скорее всего, от отца. Отец был советским инженером, на всю жизнь испуганным 1937 годом. Поэтому и шутки у него были печально-оптимистические. В 70-е годы, когда я еще жил в Советском Союзе, были популярны кухонные посиделки с друзьями. Там можно было поговорить на все темы, осудить советскую власть, выпить водки. Папа жил с моей семьей, и когда у меня собирались друзья, мог подойти к столу и сказать: «Гарик, тебя посадят раньше, чем ты этого захочешь».
— Кстати, о «гариках». Как появилось это название?
— Вместе со мной. Меня зовут Игорь, но дома всегда звали Гариком. Бабушка произносила мое имя замечательно: «Гаринька, каждое твое слово лишнее!» Но в последние годы я замечаю, что появились сотни мариков, юриков, петиков, васиков. Один мужик из Екатеринбурга прислал мне большую поэму про историю России. Жуткая вещь. Но где-то в середине, на уровне Киевской Руси, потрясающие строки: «Но как бы тело не болело, стрелу татарскую кляня, оно у князя было цело и даже село на коня». Таким строчкам поэты могут позавидовать.
— И вы?!
— Я тоже завистлив. Как литератор. Меня не интересуют ни деньги, ни власть, ни новая машина, ни молодая жена. Я завидую удаче на том поле, на котором мог сыграть и сам — чужим четверостишиям. Хотя мне грех жаловаться на судьбу. В конце концов, мне удалось издать все, что выходило из-под моего пера. А есть же авторы дивных стихов, которые так и остались неизвестными. Вот такое народное стихотворение, явно написанное интеллигентом: «Слесарь дядя Вася меж берез и сосен, как жену чужую, засосал ноль восемь». Мне прочитали стих, и я чуть не помер от зависти, потому что написано в моей поэтике
— Знаете, что, несмотря на непростой жизненный путь, вас называют везунчиком?
— Слышал. Тут все очень просто. Моя самая большая удача — женитьба на Татьяне (дочь писателей Юрия и Лидии Либединских.). Как говорится, бабу, конечно жалко, но…
Это все шутки. На самом деле, мне в этом смысле несказанно повезло. В семейной жизни я счастлив уже 50 лет. Не знаю, как жена, но выбора у нее просто нет. По совету одного своего приятеля, я при заполнении анкеты в графе «семейное положение» пишу — безвыходное.
— Рассказывают, что в Тель-Авиве вы местная знаменитость.
— Не знаю, как насчет знаменитости, но на улице меня действительно узнают. Признаюсь, очень приятно. Особенно, когда мы идем с женой куда-то вдвоем и какой-нибудь известный человек, увидев меня, кланяется. Уж тут я чувствую необыкновенный прилив сил, особенно, если накануне дома Татьяна об меня ноги обтирала. Кстати, вспомнил забавную историю, связанную с узнаванием. Меня в Мадриде, в музее Прадо, в мужском сортире опознал русский турист. Стоим так, тесно прильнув, прижавшись к нашим писсуарам. Почему тесно? В старой Одессе над писсуарами часто вешали объявление: «Не льсти себе, подойди поближе». Это писали уборщики. Так вот, стоим мы, друг на друга не глядя, вдруг он наклоняется к моему уху и спрашивает: «Вы Губерман, который пишет «гарики»? И, не прерывая процесса, жарким шепотом стал мне говорить немыслимые комплименты. Я в это время, из чистой вежливости чуточку скосив на него взгляд, с ужасом увидел, что он пытается из правой руки переложить кое-что в левую, чтобы пожать мне руку. В общем, я ушел первым…
— Вы пишете на заказ?
— Несколько лет назад со мной произошла забавная история. Мне в Иерусалим позвонил владелец какой-то крупной туристической конторы из Нью-Йорка: «Игорь Миронович, через нашу контору тысячи людей ездят в разные страны мира. А к вам в Израиль боятся из-за вашей ситуации напряженной. Прошу вас, напишите что-нибудь такое призывное». И гонорар хороший пообещал. Вот я на фоне старого города и записал обращение к собратьям: «Мы евреям душу греем, и хотя у нас бардак, если хочешь быть евреем, приезжай сюда, мудак». Не знаю, поставил ли он в свой проспект мое воззвание, но гонорар таки прислал.
— Россия, похоже, вновь мечтает о возврате в Советский Союз.
— У меня есть один стишок, который я, по-моему, в книги никогда не вставлял. Просто предупреждал своих друзей, живущих на Западе: «Получив в Москве по жопе, полон пессимизма, снова бродит по Европе призрак коммунизма». И еще два моих любимых о России: «Везде все время ходит в разном виде, мелькая между стульев и диванов, народных упований жрец и лидер Адольф Виссарионович Ульянов». «Я Россию часто вспоминаю, думая о давнем дорогом, я другой такой страны не знаю, где так вольно, смирно и кругом».
— Что огорчает вас сейчас?
— Меня как непотопляемого оптимиста трудно расстроить. Старость навевает грусть. Правда, я и на эту тему умудряюсь шутить: «В органах слабость, за коликой спазм, старость — не радость, маразм — не оргазм». Несколько лет назад произошла забавная история в Лос-Анджелесе. Я выступал в крутом зале человек на 500. Озвучил эту шутку — смех вспыхнул одновременно и тут же потух. В резко наступившей тишине какая-то женщина громко и грозно сказала своему мужу: «Вот это запомни!» Впрочем, я считаю, что во всем надо уметь находить положительные стороны: «Полон жизни мой жизненный вечер, я живу, ни о чем не скорбя, здравствуй, старость, я рад нашей встрече, я ведь мог и не встретить тебя». «На свете жить с азартом так опасно, повсюду так рискованны пути, что понял я однажды очень ясно: живым из этой жизни не уйти».
* 1 *
Вот уж восемь десятков годов
я иду по пути исправления,
но нисколько ещё не готов
для занудного райского тления.
* 2 *
Необходимость прокормиться,
в нас полыхающая жарко,
так освещает наши лица,
что нам порой друг друга жалко.
* 3 *
Мне моё уютно логово,
кофе я варю с утра,
Богу требуется богово,
человеку - конура.
* 4 *
Соблазнами я крепко был испытан,
пока свою судьбу вязал узлами,
мой разум искушал то чёрт с копытом,
то ангел с лебедиными крылами.
* 5 *
Мир зол, жесток, бесчеловечен
и всюду полон палачей,
но вдоль него, упрям и вечен, -
добра струящийся ручей.
* 6 *
Пока чадит мой уголёк,
я вслух сказать хочу,
что счастье - это мотылёк,
летящий на свечу.
* 7 *
Среди мятущихся спасателей
российской гордости и чести
полным полно кровопускателей,
мечтающих собраться вместе.
* 8 *
Зло - это Бога странная игра,
я в этом убеждён уже давно:
зло глубже и загадочней добра,
и нам непознаваемо оно.
* 9 *
Вирусы, бактерии, микробы
в полной тишине, без шума лишнего
нам несут несметные хворобы -
тоже ведь по замыслу Всевышнего.
* 10 *
Я Россию вспоминаю всякий раз -
это время было вовсе не пропащее:
хорошо, что было прошлое у нас,
без него мы б не ценили настоящее.
* 11 *
Я не в курсе наших распрей политических:
кто кого и кем куда - мне всё равно,
потому что в ситуациях критических
с Божьей помощью смывается гавно.
* 12 *
Молчат воинственные трубы,
пока в поход ещё не наняты,
и все на свете душегубы
борьбой за мир усердно заняты.
* 13 *
Что это нам - небес издевка
или от них посыл целительный,
что тазобедренная девка
сбивает наш полёт мыслительный?
* 14 *
Много всякого есть в человеке -
я тщеславен и часто вульгарен;
не нуждаюсь я в Божьей опеке,
хоть весьма за неё благодарен.
* 15 *
Мне эта смесь любезна и близка:
в ней плещется старения досада,
еврейский скепсис, русская тоска
и вишня из израильского сада.
* 16 *
Я жил весьма неторопливо,
не лез в излишние изыски,
а зарабатывал на пиво,
но пил шампанское и виски.
* 17 *
С любовью близко я знаком,
она порой бывает мнимой,
а счастье - жить под каблуком
у женщины, тобой любимой.
* 18 *
В моей душе хранится справка,
что я не Пушкин и не Кафка.
Я на неё слегка кошусь,
когда устал и заношусь.
* 19 *
Всем неприятен иудей
на этом шумном карнавале,
ибо нельзя простить людей,
которых вечно предавали.
* 20 *
Чтобы помочь пустым попыткам
постичь наш мир, изрядно сучий, -
удвой доверие к напиткам
и чуть долей на всякий случай.
* 21 *
Увы, сладкозвучием беден мой слог,
а в мыслях - дыханье тюрьмы,
и мне улыбнётся презрительно Блок,
когда повстречаемся мы.
* 22 *
В этом климате, свыше ниспосланном,
глупо ждать снисходительность Божью,
надо жить в этом веке - обосранном
и замызганном кровью и ложью.
* 23 *
В неволю нам больно поверить,
поэтому проще всего -
забыть о попытках измерить
длину поводка своего.
* 24 *
Здоровью вреден дух высокий,
хоть он гордыней душу греет,
но он из тела тянет соки,
и тело чахнет и хиреет.
* 25 *
Колышется житейская ладья
на волнах моря,
живут во мне преступник и судья,
почти не споря.
* 26 *
Прожил я много больше, чем осталось,
былое мне роскошный фильм рисует,
однако же оставшаяся малость
меня куда сильней интересует.
* 27 *
Ни поп, ни пастор, ни раввин
меня сманить никак не могут
из тех мыслительных руин,
откуда я не виден Богу.
* 28 *
Нет никаких пускай улик
в поступках и судьбе,
но как любой из нас двулик,
я знаю по себе.
* 29 *
Ко мне явилось подозрение,
и мне уже не позабыть,
что наше гордое смирение
никак не может гордым быть.
* 30 *
Наш мир летит в тартарары -
наверно, это Богу нужно,
и катится, как хер с горы,
народов дружба.
* 31 *
Была когда-то настежь дверь,
людей был полон дом…
Я и себя уже теперь
переношу с трудом.
* 32 *
Любую жизненную драму
перелагая безмятежно,
еврей настолько любит маму,
что врёт ей искренно и нежно.
* 33 *
Пока что я качу свой камень,
качу его и день, и ночь,
порою чувствуя руками
его готовность мне помочь.
* 34 *
Когда концерт мой шёл к концу,
подумал я без одобрения,
что я пою хвалу Творцу,
весьма хуля Его творения.
* 35 *
Чтобы сердце не било в набат
и не снилась рогатая блядь,
о что делать и кто виноват
к ночи ближе нельзя размышлять.
* 36 *
Хоть я уже избыл мой жребий,
хотя ослаб умом и статью,
мне до сих пор журавль в небе
милей, чем утка под кроватью.
* 37 *
Жизнь - это чудный трагифарс
весьма некрупного размера,
и как ни правит нами Марс,
а всё равно царит Венера.
* 38 *
Пока оратор в речи гладкой
молотит чушь, по лжи скользя,
люблю почёсывать украдкой
места, которые нельзя.
* 39 *
Есть люди - их усилия немалы, -
хотящие в награду за усердствие
протиснуться в истории анналы,
хотя бы сквозь анальное отверстие.
* 40 *
Жить безрассудно и раскованно,
когда повсюду - тьма слепящая,
и неразумно, и рискованно,
а жизнь, однако, настоящая.
* 41 *
С утра сижу я, лень мою кляня,
смотрю на Божий мир через окно,
а если б деньги были у меня,
то их бы уже не было давно.
* 42 *
Увы, народонаселение -
и это очень грустно мне -
сдаёт себя в употребление
по крайне мизерной цене.
* 43 *
Забавно мне, что мир куда-то катится,
смешон идеалист с его наивностью;
а девица натягивает платьице
и снова нежно светится невинностью.
* 44 *
Стихи сегодня пишут все,
и каждый - в горле ком! -
как он по утренней росе
прошёлся босиком.
* 45 *
Бурлит культурная элита,
в ней несогласия развал,
и юдофоб антисемита
жидом недавно обозвал.
* 46 *
В густом азарте творческого рвения
Господь, употребляя свет и тьму,
зачем-то начинил Его творения
чертами, ненавистными Ему.
* 47 *
Я держался всегда в стороне
от любой поэтической сходки -
это Лермонтов вызвал во мне
уважение к парусной лодке.
* 48 *
А поэты - отменное племя,
с ними жить на земле интересней,
ибо песни влияют на время
не слабее, чем время - на песни.
* 49 *
У духовности слишком кипучей
очень запах обычно пахучий.
* 50 *
Не знает никто ничего,
и споры меж нас ни к чему:
есть Бог или нету Его -
известно Ему одному.
* 51 *
В душе пробуждается дивное эхо
от самых обыденных мест;
люблю я пространство, откуда уехал,
и славлю судьбу за отъезд.
* 52 *
Искра Божия не знает,
рассекая облака,
что порою попадает
в пустозвона - мудака.
* 53 *
Эта времени трата пустая
на картину похожа печальную -
ту, где слов оголтелая стая
рвёт на части мыслишку случайную.
* 54 *
Немного выпил - полегчало,
ослаб и спал с души капкан,
теперь я жить начну с начала
и вновь налью себе стакан.
* 55 *
Уже мне восемьдесят лет,
а всё грешу стихосложением.
-Так ты действительно поэт?
- Нет, я мудак с воображением.