синоптики не врут
с утра и до зари
и сорок за окном
внутри
и хочется тепла
прохладный летний бриз
и столбику пора
лезть вниз
могли бы и соврать
синоптики ведь врут
ведь им не привыкать
а вдруг
прохладный летний дождь
что может быть милей
соври скорее жлоб
скорей
* * *
Пронзенное зноем небо,
Высохшая земля,
И вдоль речного русла -
Гигантские тополя.
Река почти пересохла,
Вода заметна едва,
Но за нее лепечет
И серебрится листва.
Сквозь побелевшее небо
Зной, как стрела, летит.
Кажется, этой стрелою
И я, идущий, убит.
Мерцание трав померкнет,
И пыль уже не бела -
Все станет мрачно-бесцветным,
Мертвенным, как зола.
Но мне и мертвому даже
Остановиться нельзя,
Покуда вверху есть небо,
Внизу же - моя стезя.
Покуда с померкшим взором
Мы все куда-то бредем,
Пронзенное зноем небо
Стоит над нашим путем.
Прикрыв себя кусочком тряпки,
она глаза поднять боится:
вокруг с укором смотрят бабки
и мужиков похабных лица.
А ей всего лишь-то и надо,
июльский зной стоит покуда,
чтоб тело нежила прохлада…
Ну и понравиться кому-то.
Дерзость подобна великому зною, который когда наступит,
то все бегут от лица его, и портятся плоды на деревьях.
какой ты обалденный,
нет, обалденна ты!
какой ты офигенный,
да офигенна ты!
какой ты самый умный,
да умница, ты та!
да надо же, красавчик,
красавица сама!
да в небе ты журавчик,
ты лебедь, прям, бела,
прям белая пушистая!
а ты как еж колюч,
как бабка ежка злючая!
сам кобелюка злюч!
вот так ругаясь с милым,
кидали мы слова!
а сами все боялись,
не неломать дрова!
ведь слово, если ляпнуть,
назад уж не возмешь,
а в соре грань дозволенного,
легко лишь перейдешь.
начнешь ругаться матом,
он обратно прилетит,
и радость отношения,
по швам и затрещит!
переходить границу,
в ругне никак нельзя!
любовь хоть и прощает,
но мат в душе скользя,
он грязью прилипает,
к душе твоей копной,
там домик образует,
в котором, холод, зной!
Лёд… Ты сделал всё, что мог, чтоб я замерзла.
Зной… Ты вновь растопишь все мои обиды.
Лёд… Я взглядом одарю тебя морозным.
Зной… Лишь пара слов и вот… с тобой мы квиты.
Зной… Жар наших тел зовёт тебя и манит.
Лёд… Лишь холод фраз понять меня мешает.
Зной… И только ночью всё возможным станет.
Лёд… И снова день все страсти разбросает.
Лёд… Росткам надежды к солнцу не пробиться.
Зной… А мы мечты по-прежнему лелеем.
Лёд… Умчалась вдаль любви моей жар-птица.
Зной… Но веришь ты - друг друга мы согреем.
Зной… Моих сомнений вновь растает лёд…
Лёд… Твоих упрёков вновь остынет зной…
Зной… Он вновь огонь у нас в сердцах зажжёт.
Лёд… Тебя не сможет разлучить со мной.
А где-то есть море…
Город изнывал от зноя…
Над раскаленным асфальтом дрожал воздух, листья на деревьях посерели от пыли, в офисах от натуги перегревались вентиляторы, ничуть не спасая от жары. Но город жил своей торопливой жизнью даже в таком пекле…
Она не успевала. Сумка билась о бок острым углом, повернуться не было никакой возможности, куча папок в руках так и норовила рассыпаться от малейшего резкого движения, впереди была еще куча мест, куда заехать являлось «делом крайней важности», из прижатого плечом к уху сотового визгливо раздавались инструкции её леди-босса… «Да, там нам отказали, но я попробую обратиться в другую фирму… Плакаты наготове… Нет, я успею… К планерке буду обязательно…» Звонок сменялся звонком. Дела-дела-дела… Наконец она захлопывает телефон, перехватывая папки одной рукой, раздраженно-обреченно шипя сквозь зубы: «Достали!!!», взгляд на светофор, взгляд по сторонам, шаг на мостовую… И застывает - под ногами - песок…
Она поднимает голову - вокруг море до горизонта, она стоит на невысоком холме на берегу… Море хмурится, бросая волны на берег, легкий теплый ветер путает волосы… В крайнем недоумении она оглядывается назад, на городскую улицу, откуда она только что пришла. Но улицы нет - там далеко-далеко расстилается высокая трава, переливаясь на ветру она так похожа на продолжение моря… И никого вокруг… Но как??? Она опускает разноцветные папки на песок, отпускает телефон и делает шаг к воде… Недоверчиво дотрагивается до нее, подносит руку к лицу - соленые брызги… Море настоящее… Самое настоящее… И ей совсем не хочется думать, откуда оно взялось… Она заворачивает брючки и ступает в воду босиком, волна, играя, тут же окатывает её по колено, но она этого и не замечает. Трудно заметить что-то, когда своим глазам-то не веришь… Брюки и блузка вымокли. Тогда она решительно сбрасывает их на песок - все равно ведь никто не увидит… И дельфинчиком ныряет в волны…
Босиком она идет вдоль берега, только набросив блузку от ветра, волосы почти высохли, развеваясь на ветру, на песке позади нее остаются следы босых ног, которые смывают набегающие волны… Она оглядывается, понимает, что она все так же одна на берегу моря, и, улыбнувшись своим мыслям, обводит пальцем ноги на песке сердечко, как в детстве. Волна подмывает и его… Тогда она садится, обняв колени, и смотрит на горизонт, отбрасывая пряди волос за спину… И понимает, что счастлива от ощущения свободы, которого она давно, а может и никогда в жизни не испытывала.
Блузка валяется рядом с папками с кипой «важнейших» документов и надоевшим модным телефоном. Она легла на песок в полосе прибоя, раскинув руки, её ласково трогают волны, она не стирает брызги с лица, и кажется, как будто из ветра над ней сплетается мужская тень, которая нежно прикасается к её щеке и исчезает так же легко, как и появилась… Она смотрит в бесконечно глубокое небо, в облака, отгоняя как пошлый штамп мысль о «небе Аустерлица», и просто смотрит… Затем поднимает к глазам руку, смотрит на пальцы - они становятся тонкими, а потом и медленно становятся все более прозрачными… Она уже не удивляется. Опускает руку в волны, и улыбаясь вновь смотрит в небо… Превращаясь в дымку, в тень, которая также исчезает…
В пыльном жарком городе у светофора толпились измученные жарой любопытные люди… «Зеленый ведь был…», «Она и не заметила…», «А он из-за угла, а скорость под 150.», «Расстреливать бы таких лихачей»… А молоденький доктор с грустью закрывал темным полиэтиленом странную мягкую улыбку на её лице…
Где-то далеко, за суетой, на берег набегали морские волны… ©