Недавно была годовщина смерти бабушки Веры, нашей прихожанки. Она умерла четыре года назад.
Было ей уже за восемьдесят. Как сейчас вижу ее, маленькую, сгорбленную и подслеповатую, медленно бредущую с палочкой в храм.
На улице снег, мороз, дождь, ветер, жара… Люди жалуются, что им плохо, тяжело, жарко, холодно, а она бредет, еле передвигая свои больные ножки… Почти каждый день бредет к Богу, Которого любила больше всего на свете. И никогда ни на что не жаловалась. Только улыбалась своей ласковой улыбкой, а синие как Небо глаза светились любовью.
Как-то мы с мужем ее подвозили после службы. Она сначала отказывалась, стеснялась, но потом согласилась. Тогда мы узнали, что удобного транспорта от ее дома до храма нет и бабушка Вера каждый день выходила за час до начала богослужения и медленно шла в церковь со своей палочкой. А потом так же медленно шла домой…
Помню, как она раздавала в храме детям гостинцы. У нее всегда была с собой большая старая тканевая сумка с поблекшими ромашками. Казалось, в ней хранится всё: свечи в полиэтиленовом пакетике, сладости, иконки, какие-то книжечки, старые пупсы и поломанные машинки — где только она их находила. Проходя мимо ребенка, она обязательно что-то доставала и дарила ему. А дети уже знали и ждали.
Правда, многие мамы на нее сердились — из-за конфет. Но бабушка Вера делала это от всего сердца.
А если у нее ничего подходящего не было, она просто давала деньги. Раз она сунула кому-то из моих дочек сто рублей, а я начала отказываться — знала, что бабушка Вера живет на маленькую пенсию, а единственная дочь далеко и помогать у нее не всегда есть возможность.
— Пожалуйста, не отказывайся, это нужно не тебе, а мне, — сказала она мне тогда…
Бабушка Вера никогда не пропускала ни одного нищего. Подавала всем без разбора: пьяницам, цыганам, здоровым мужикам, которых «обокрали» и которые из года в год просят «на билет до Мурманска».
А однажды в крепкий мороз она притащила в той сумке с ромашками термос, одноразовые стаканчики и разлила всем попрошайкам, которые рисковали замерзнуть, какой-то свой травяной чай.
Еще вспоминаю один случай… Я подходила к храму, а впереди меня, метрах в пятидесяти, шла бабушка Вера.
Она как всегда опускала в кружку каждому нищему свои небольшие деньги. А потом увидела пьяную женщину, «случайную», не из «наших» попрошаек, которая сидела на земле и то грязно ругалась, то клянчила на «лечение»…
Бабушка Вера подошла к ней и высыпала в руку горсть мелочи. А когда отвернулась и медленно побрела к церковным воротам, та, посмотрев на эти маленькие деньги своими мутными глазами и выругавшись, кинула ей эту мелочь в спину.
Бабушка Вера вернулась, наклонилась и начала шарить по земле руками, собирая монетки. Я подошла, чтобы помочь, высказав при этом пьянчужке, что я о ней думаю. А старушка улыбнулась и проговорила совершенно без обиды: «Не надо, не греши. Может, ей, правда, нужно больше… А у меня нет — пенсию еще не получила».
Подняв все монетки, бабушка Вера отдала их другой нищенке…
В тот день, когда мы с мужем ее подвозили, я попыталась бабушку Веру «воспитывать». Мол, что так нельзя, что у нее у самой денег нет. И что эти алкаши и вруны все равно пропьют.
Рассказала, как давно, когда я работала в одной из газет, я писала статью о попрошайках.
До сих пор помню двух своих «героев».
Первая — глубоко беременная девушка, которая просила на будущего ребенка на станции метро «Театральная». Я подошла, начала спрашивать, что случилось. Она поведала мне леденящую кровь историю о том, как ее изнасиловали, а она решила не делать аборт. Родители выгнали — и вот она здесь, в переходе, просит подаяние.
А вечером того же дня по странному стечению обстоятельств я встретила ее у нас, на «Юго-Западной», без живота, куда-то бегущую…
Второй — один из околохрамовых попрошаек, который тоже рассказал душещипательную повесть своей жизни. Уже не помню подробностей, но получалось, что он самый несчастный, брошенный и больной человек на земле.
Мы сделали его фото иллюстрацией к статье, он радостно позировал. А через несколько дней в редакцию позвонила его престарелая мать и плакала. Говорила, что у него всё есть — трехкомнатная квартира, была семья, работа, — а он начал пить и ничего не хочет делать. Врет людям, клянчит деньги и всё пропивает…
Я рассказывала эти истории бабушке Вере и говорила:
— Ну надо же быть разумнее! Зачем поддерживать тунеядцев и лодырей?
Припомнила я и ту наглую пьяную женщину. А бабушка Вера как всегда улыбнулась своей доброй улыбкой и ответила:
— Не суди ее — мы же не знаем, что-то нее было в жизни и что будет… А я… Лучше я дам тому, кто вот так кинет, чем пропущу того, кому нужна помощь. Пропущу Христа… Если бы ты знала, Леночка, как я боюсь пропустить Христа…
Да… Так она и шла изо дня в день в храм и в каждом встречном видела Христа. В ребенке, которому давала конфету. В замерзающем бомже, которому налила чай. Даже в той пьянице, которая кинула ей деньги в спину.
И, знаете, уже несколько лет, как ее нет, а «старые» попрошайки у храма до сих пор помнят бабушку Веру и ее копеечки.
— Никто нас так не любил, как Верочка, — сказала мне недавно одна из них. — Никто! Ты уж подай записочку за упокой ее душеньки…
Мне все равно, будут ли меня помнить. Когда жизнь закончится, она закончится. Но мне было бы приятно, если бы Бог знал о моем существовании, потому что я верующий человек.
Жизнь без веры, что день без солнца и ночь без луны !