Его зовут Али Аль-Мусауи.
Родился он в Багдаде, и его дед был «алем», что по-арабски означает «ученый Корана» (по-русски - богослов). Генеалогическое дерево этого дедушки аккуратно ветвится до Хусейна, внука того самого Магомета, так что в заголовке - чистая правда. Али говорит: сорок три поколения, как одна копеечка! Даю, говорит, зуб на откол.
Причем говорит это - на хорошем русском языке.
Откуда у родственника пророка такое неожиданное богатство, вы узнаете, «если пойдете туда, куда поведу вас я». А заодно поймете, какое отношение эта удивительная биография имеет ко всем нам.
Уверяю вас: ко всем!
Вообще-то Али мог бы изложить историю своей жизни самостоятельно (на пяти языках), но радостно сослался на дислексию и от письменной работы откосил. Талантливый человек не упустит случая полентяйничать… И главное, слово-то какое откопал: дислексия!
Ну, дислексия так дислексия. На то и наш брат-журналист, чтобы записывать.
Делалась эта книга так: Али приезжал в Москву, и мы садились в каком-нибудь хорошем месте; Али заказывал еду, не доверяя эту важную часть встречи человеку, не умеющему отличить ливанской кухни от персидской, а я доставал диктофон или блокнот и, выждав момент, начинал задавать вопросы, с ответов на которые Али уходил в свободное плавание.
И правильно делал: самое интересное открывается в свободном плавании!
Итак, слушайте же и не говорите, что вы не слышали…
Дедушки
Багдад, 1969 г.
AP Али родился в Багдаде в начале шестидесятых годов теперь уже прошлого, ХХ века.
Отец его мамы, Наджи Юсеф, был родом из Эн-Наджефа. Название, красноречивое для арабов, ничего не говорит слуху неверных; между тем именно этот город на юге Ирака, в долине Евфрата, - духовный центр шиитов, и рождение здесь почти автоматически указывает на принадлежность к одной из ветвей мусульманства…
Забавно бывает, покрутив колесико бинокля с сильной оптикой, вдруг обнаружить подробности, еще вчера сливавшиеся в неразличимый пейзаж. Шииты, сунниты… Мы и слова-то эти услышали недавно, а что там, за словами? Замучаешься разбираться, да и недосуг. Нам бы с рюриковичами разобраться, своих иванов от василиев научиться различать толком.
Но вот - поворот колесика, и в чужом пейзаже крупно проступают столетия страстей и реки крови, которой не видно конца…
А вектор судьбы определяют иногда поступки людей задолго до твоего рождения; оглянувшись в семейные предания, можно разглядеть точку, в которой река твоего рода повернула туда, а не сюда.
Вот, скажем, век назад, на исходе Российской империи, лопнул обруч «черты оседлости», и огромная еврейская семья моего прадеда-биндюжника - тринадцать детей! - разлетелась из белорусского местечка по белу свету…
Моего деда вынесло в Москву, а его брата - в Аргентину.
В начале двухтысячных, в Буэнос-Айресе, в толстенной городской телефонной книге, я откопал четырнадцать своих однофамильцев: Исаак Шендерович, Пабло Шендерович, Педро Шендерович… И с холодком по спине понял: этим Педро мог быть я!
Но монетка легла иначе, и вот - судьба мне бродить по свету земляком Пушкина, а не Борхеса.
Вот и мой друг Али не имел бы никаких шансов прожить свою нынешнюю жизнь, если бы тот же век назад, в 1909 году, тетка его деда, втайне от родни, не отвела маленького Наджи Юсефа вместо медресе в светскую школу.
И повернула судьбу рода!
Традиционная арабская одежда, мужское платье, заправлялось в брюки за углом перед школой; на обратном пути, за тем же углом, маленький Наджи Юсеф снова приобретал очертания ученика медресе… Тайна продержалась несколько лет, но их хватило, чтобы в маленькую смышленую голову начали поступать знания, не предусмотренные Кораном…
- Люди делятся на тех, которые не читают книг, читают разные книги и всю жизнь читают одну и ту же, - сидя в московском ресторане век спустя, цитирует дедушку Наджи Юсефа гражданин Канады Али Аль-Мусауи.
Дедушка начал читать - разные книги. Он читал их жадно и с толком, и, когда в школу приехал король Фейсал Первый, юный Наджи Юсеф, за отличие в учебе, получил в подарок от короля часы и именную стипендию!
Он продолжал учиться и учился еще десятилетия напролет, получив педагогическое и юридическое образование. Выходец из ортодоксальной семьи, Наджи Юсеф возглавлял министерство образования Ирака и учительствовал в сельской школе, когда впал в немилость у новых властей; был одним из ведущих адвокатов страны и членом ЦК Социал-демократической партии Ирака…
Он умер в 1973 году, введя род в интеллигентное сословие.
Али вспоминает, как дедушка вместо сказок рассказывал ему какие-то истории. Много лет спустя Али узнал в этих историях толстовского «Холстомера», новеллы Цвейга, рассказы Горького и Чехова… В их доме был настоящий культ книги - не одной, многих!
А родственники Наджи Юсефа, все до одного, так до конца дней и остались религиозными ортодоксами. И все их потомки до сих пор читают одну и ту же книгу…
…Он учительствовал в Багдаде, пока его не выгнали с работы и не посадили за коммунистическую пропаганду, но до тех пор успел сделать главное: познакомиться с мамой Али…
Он был ее репетитором по математике («Она до сих пор ничего не понимает в математике», - смеется мой друг Али). Зато до глубокой старости мама Али осталась твердокаменной марксисткой - так хорошо сагитировал ее в 1947 году молодой Салям Адиль!
Сагитировал - и посватался.
Будущий дедушка Али, тот самый Наджи Юсеф, согласия не дал (девочке было только шестнадцать), но упрямый Салям сказал, что будет ждать пять лет, и подарил ей кольцо.
Тут-то его и посадили, и как раз на этот срок.
Времена наступали нешуточные. В ответ на создание левого Израиля в Ираке повесили на площади трех главных коммунистов, так что пять лет тюрьмы, выписанных молодому Салям Адилю, можно считать разновидностью педагогики.
Невеста, так и не выучившая математику, начала ходить в тюрьму под видом сестры - и стала связной с подпольем. На подпольной работе (уже после того, как непокорный сын «черного саида» вышел на свободу) они и провели медовый месяц.
Товарищ Салям Адиль был к тому времени членом ЦК.
В 1955 году он возглавил иракскую Компартию. Тайный, через иранскую границу, выезд в Москву, на ХХ cъезд КПСС, был их отложенным свадебным путешествием…
Рассказывая трагическую историю жизни иракского коммуниста Саляма Адиля, я ловлю себя на сложных чувствах: слишком давно ответом на коммунистическую риторику стала - усмешка.
Для нашего поколения, «славной молодежи семидесятых», эта усмешка была защитной реакцией на советский пафос: Брежнев со своим старческим Политбюро, «сиськи-масиськи», бодрые фальшивые голоса изо всех радиоточек, наглое племя освобожденных секретарей, «комса», в открытую фарцевавшая и делавшая карьеру, тупое сидение на собраниях в поддержку какого-нибудь африканского божка, повесившего на себя серп и молот… - вот чем было для нас слово «коммунизм».
Но этот уксус был когда-то вином.
Мы еще застали людей, плативших своими жизнями за наивную и отчаянную попытку преодоления социальной гравитации. Мы помним честных коммунистов!
На краю моей памяти - старик в тюбетейке, вернувшийся из сталинских лагерей, а начинавший с лагерей царских: старший товарищ моей партийной бабушки. Рядом с ним - сама бабушка, член ВКП (б) с 1918 года, приписавшая себе по молодости пару лет, чтобы поскорее вступить в ряды, тогда еще не казавшиеся позорными.
Она качала потом седой головой: что мы наделали, что мы наделали!
Ценой ошибки была жизнь, и если бы только своя… Но энергия заблуждения была мощной, а заблуждения - искренними.
У каждой судьбы - свои сроки и своя траектория, и в середине пятидесятых молодой Салям Адиль, под тайным знаменем Ленина, мечтал об освобождении Ирака от средневековья.
Но настоящее средневековье было у Ирака - впереди.
В 1958 году военные свергли короля Фейсала. Военные эти были левых убеждений, случается и такое. Их лидера звали Карим Кассем.
Ломать не строить; перевороты вывихивают эволюционный сустав времени, а дальше - как получится. Получилось как всегда, то есть очень больно. Сначала - резкое полевение и гонения на националистов-баасистов, потом - откат в противоположную сторону; в обратную все полетело еще стремительнее…
Баас расшифровывалась как «Партия арабского национального социалистического возрождения». Силу этого оксюморона - национальное и социалистическое в одном флаконе - уже испытала на себе Германия 1930-х. В Ираке начало фашистского ужаса выпало на шестидесятые.
Массовые репрессии начались сразу после обратного переворота: пять тысяч человек были брошены в тюрьмы и оказались под пытками, и те, кто еще недавно проклинал короля Фейсала, с запозданием смогли оценить его сравнительное вегетарианство…
Попал в лагерь дед Наджи Юсеф. Отец Али, коммунист Салям Адиль, выданный предателем, был схвачен и спустя несколько недель погиб под пытками. Ему не было и сорока. Мать Али узнала о смерти мужа по радио: она училась в Высшей партийной школе в Москве.
Она поседела в этот день. Поседела разом из-за этой вести - и от страха за сына, о судьбе которого не было известно ничего.
Али шел третий год. В последние месяцы перед арестом его отец жил подпольно, в семье иракского коммуниста, и когда за ними пришли, жена этого человека сказала пришедшим, что Али - ее сын: только поэтому мальчик выжил. Их всех бросили в лагерь, но не расстреляли.
Али баасисты искали по всему Багдаду, чтобы пытать и убивать на глазах отца: Восток - дело не столько тонкое, сколько традиционное… Концлагерь они устроили в королевском дворце («Дворцом конца» называли его в Багдаде в те годы).
Маленький Али провел там несколько недель, «усыновленный» отважной иракской коммунисткой. Потом баасисты все-таки проведали, что сын Салям Адиля находится в лагере…
Мой друг Али родился в рубашке: его успели вывезти из «Дворца конца» в корзине с бельем, как маленького Вито Корлеоне во второй части великого кино. Вывезли - и пару лет прятали в Багдаде.
В четыре года, по чужим документам, Али попал в Кувейт, оттуда в Австрию, а потом в СССР. На летном поле «Внуково», у трапа, к нему бросилась и обняла незнакомая седая женщина.
- Здравствуйте, тетя, - сказал Али.
- Я мама, - сказала седая женщина.
- Здравствуйте, тетя мама, - уточнил Али.
…