Двадцать восемь строк о том, что было или будет
Осень пишет в тишине.
Лишних слов не нужно сыпать красно-жёлтой грудой,
Зов природы ясен мне.
Оды ветра, посвящённые зиме, лукавы-
Это просто миг- порыв.
Острой болью мрак тоски по лету сердцем правит,
Голый ясень-нервный срыв.
Маску сбросил лес. «Закончен бал,» - сказал вдруг август.
Носом старый дуб клюёт.
Странной ели только свежесть зелени не гаснет,
Целый год кружит без нот.
Вот и вестник снежной королевы бьёт морозом
Вместе с инеем сухим.
Линию стирают горизонта мглы прогнозы,
Стаю уток прячет дым.
Сутки прежние, но мало в них дневного света,
Бежевый повсюду тон.
Будто вежливо прощается пичуга с веткой,
Нежная печаль как звон.
Вдаль уносит трель последнюю холодный воздух,
Осень пишет обо всём.
Тише стонет ветер о зиме, поднявшись к звёздам,
Крона клёна мне как ком.
Ровно двадцать восемь строк без всяких рамок строгих -
Вкратце ноября ответ.
Зря не спорю с Днём Рождения - он дан мне Богом,
Скоро двадцать восемь лет.
Он долгих двадцать восемь лет,
И двадцать восемь зим к тому ж,
Хранил в себе один секрет
И был в семье примерный муж.
Всё было, вроде, как всегда:
Жена готовила обед…
Но приключилась вдруг беда:
Он взял и вспомнил про секрет.
Под шум и кислый запах щей,
Ворчанье Суженой с утра,
Он вспомнил всё до мелочей,
Как будто было то вчера.
Она сидела у окна,
И мягкий чудный лунный свет
Окрасил в бледные тона
Её прекрасный силуэт.
Струились пряди по плечам,
Скользили змейками на грудь.
И он подумал сгоряча:
Женюсь на ней когда - нибудь!
Он вспомнил всё до мелочей:
Изгибы линий, мягкость губ,
И жар её простых речей,
И за окном огромный дуб.
Сплетенье рук, слиянье тел,
Каскад каштановых волос,
И то, как он её хотел
До исступления, до слёз.
Признаний трепетных поток,
(Как он на ушко их шептал!)
Смешной над ухом завиток,
Что от дыханья трепетал.
Она смотрела на него
Глазами влажными, как ночь.
Слова пьянили, как вино:
-Люблю тебя. Роди мне дочь.
С утра он потерял покой:
То суетился, то скучал.
Потом, закрыв лицо рукой,
Сидел на стуле и молчал.
Жена ворчала, как всегда.
Ругала убежавший суп.
И он отметил, что года
Ей, постаревшей, не к лицу.
Как не идёт ей белый цвет
И пряди крашеных волос…
И целых двадцать восемь лет
Всё как - то было не всерьёз.
Вдруг он вскочил, схватил пальто,
Забыл про шапку и носки.
Все двадцать восемь лет - не то.
Все двадцать восемь зим - тоски.
Нашёл тот дом. У дома - дуб.
Взбежал по лестнице стрелой.
Унять бы дрожь с холодных губ,
И трусость гадкую - долой.
…Наверное она сейчас
Пьет чай и кутается в шаль.
И из её прекрасных глаз
Струится тихая печаль.
А, может, принялась вязать?
А может кружево плести?
Так много надо ей сказать,
А главное сказать - прости.
Открыла дверь. В глазах - вопрос.
Ей было снова двадцать лет.
Каскад каштановых волос…
Знакомый сердцу силуэт.
Над ухом - лёгкий завиток-
Как много лет назад - точь в точь…
- Вы не ошиблись?
- Нет, не мог. Вы Аня?
- Вера. Её дочь.
- А Аня?
- Мамы больше нет. Кто Вы?
Он повернулся вспять:
-Я шёл к ней двадцать восемь лет.
- Она ждала Вас… двадцать пять.
Как закружилась голова!
Как сердце ухнуло в груди!
И вспомнил он её слова
С мольбою: «Ты не уходи!»
Он сгорбился. Поплёлся прочь…
…Сплетенье рук… Слиянье тел…
…Люблю тебя… Роди мне дочь…
А он ведь вправду дочь хотел.
Как странно. Ани больше нет.
Заплакал. Бросил в тишину:
- Я буду много - много лет
Любить тебя. Тебя одну…
двадцать дней и двадцать ночей он жил удивляя врачей, двадцать дней и двадцать ночей, она сидела с ним, не смыкая очей, но на двадцать первые сутки, она заснула у него на груди, а он, чтобы не разбудить её, остановил своё сердце.
У сороконожки двадцать писек. Шутка.
У него был девять сантиметров, но он мог так умело распорядиться своими сантиметрами, как иные не могут всеми двадцатью.