Все споры вспыхнули опять
и вновь текут, кипя напрасно:
умом Россию не понять,
а чем понять - пока не ясно.
На трупах и могилах вдруг возник
шумливый рай пивных и кабаков,
и лишь «за что боролись»? хилый крик
стихает у последних стариков.
Мы зря и глупо тратим силы,
кляня земную маету:
по эту сторону могилы
навряд ли хуже, чем по ту.
Ни вверх не глядя, ни вперед,
сижу с друзьями-разгильдяями,
и наплевать нам, чья берет
в борьбе мерзавцев с негодяями.
Ах, как бы нам за наши штуки
платить по счету не пришлось!
Еврей! Как много в этом звуке
для сердца русского слилось!
Везде все время ходит в разном виде,
мелькая между стульев и диванов,
народных упований жрец и лидер
Адольф Виссарионович Ульянов.
Сегодня исчез во мраке
ещё один, с кем не скучно;
в отличие от собаки
я выл по нему беззвучно.
Всё в жизни происходит очень быстро,
а движемся мы с кем-то во главе,
поэтому опасна Божья искра
в опилками набитой голове.
В душе у нас теперь надрыв
без капли жалости эпоха
всех обокрала, вдоуг открыв,
что где нас нет, там тоже плохо.
Наша старость - это ноги в тепле,
это разум - но похмельный, обратный,
тише музыка и счёт на столе,
а размер его - всегда неоплатный.
Старея на пути сквозь бытие,
мы свойство не утрачиваем детское,
судьба дарует каждому свое
а нравится и хочется-соседское
День Конституции напомнил мне
усопшей бабушки портрет:
портрет висит в парадной комнате,
а бабушки давно уж нет.
Печалясь в сезоны ненастья
и радуясь дню после ночи,
мы щиплем подножное счастье,
не слишком тоскуя о прочем.
Гляжу не жалуюсь, как осенью
повеял век на пряди белые,
и вижу с прежним удовольствием
фортуны ягодицы спелые.
Тоскливей ничего на свете нету, чем вечером, дыша холодной тьмой…
Тоскливо закуривши сигарету, подумать… что не хочеться домой.