Говорят, что сильные не плачут.
Говорят, им нипочём гроза…
Просто эти люди часто прячут
Красные от слёз глаза…
Говорят, что сильные всё могут,
Жить без тёплых слов и без любви…
Просто эти люди с болью стонут
Там, где нет ушей и болтовни…
Говорят, что сильным все даётся
Без усилия и без труда…
Просто этим людям удаётся
Всю усталость утаить всегда.
Говорят, что сильным стать не сложно.
Это, как умножить два на два…
Говорить, конечно, всё возможно,
Только трудно сильным быть всегда.
Беда брльшинства современных мужчин даже не в том, что они ничего не могут. А в том, что они мстят за это окружающим.
Сначала полюби себя, а остальные позавидуют и присоединятся.
Показывать можно только зрячим.
Петь песню - только тем, кто слышит.
Дари себя тому, кто будет благодарен,
Кто понимает, любит и ценит.
Проста очинь хочица
К вам в объятя бросица.
Вот за ентим мужуки,
Словна майские жуки,
Бараздят прасторы NETа,
Исчут слаткуйю канфету,
Прибавляя сантимэтры
К росту и к длине… ну это…
Вобщим всякие панты:
Все Джеймс Бонды, Бельмонды,
Пили с одного стакана
С папой самаво Ван Дама,
Чистили Арнольду рыло,
И с Памеллой у них было.
В доме: слуги есть, халопы,
Слепок ДжЕниферной попы.
ДрУги все РичАрда Гира.
Пой же, пой же лжива лира,
Сатвари сибе кумира-
Интернетного Том Круза
С мышцими заместа пуза,
С шелкавистыми власами,
Ангильскими галасами,
С кашильками Била Гей-тссс а,
С предподвыпердвертом перца.
Всимагусчий интырнет,
Ты из «да» способен «нет»
Сатварить, сакрыв пароки,
Асчастливить адиноких.
Только, мы ведь, сами хОчим
Абмануться, между прочим.
- Лучше быть сильной, но казаться слабой;
- Лучше быть умной, но казаться глупышкой;
- Лучше жить в достатке, но не козырять этим;
- Лучше быть счастливой, но казаться обыкновенной…
… будет больше гарантии, что чёрная зависть окружающих пройдёт мимо тебя.
Мудрые слова свекрови: «Если моему сыну хорошо, то почему мне должно быть плохо…»
Бог создал первым мужчину, а потом женщину, лишь потому, что первым делается НАБРОСОК и только потом создается ШЕДЕВР!!!
Я не жалею ни об одной совершенной мною глупости. Дайте мне вторую жизнь и я с удовольствием наделаю их еще больше!
Естествоиспытатель
Он приоткрыл глаза и осторожно огляделся. Голова раскалывалась.
Около кровати стояла группа неряшливых людей в хирургических костюмах и колпаках набекрень. Как выяснится позже, это были студенты медицинского вуза. Но в данный момент времени наш герой воспринимал их как толпу чему-то глупо усмехающихся людей. Рядом с молодежью стоял не совсем молодой и худой человек. На самом деле это был доцент кафедры Анестезиологии и реаниматологии Самойлов Алексей Евгеньевич.
- Ну, вот, как вы понимаете, - говорил он, - этот господин поступил к нам в отделение, в общем-то говоря, под фамилией Неизвестный. Это, как вы догадываетесь, ему капаются кристаллоиды, а на полочке стоят коллоиды. Полярка так называемая. Господин Неизвестный из напитков предпочитает этиловый спирт, вот и поступил к нам с тяжелой интоксикацией, как вы догадываетесь. Уже в третий раз поступил… Для чего мы вливаем больному все эти смеси? На лицо симптомы дегидратации… Э-э… Токсикоза и, так сказать, эксикоза.
Каждое слово доцента словно булыжником било по мозгам господина Неизвестного, как он догадывался, так сказать, в общем-то говоря, куда-то в область гипоталамуса.
- Где я? - прохрипел Неизвестный.
- Как видите, пришел в себя, - подметил доцент. - Как чувствуете себя?
- Хреново… Так где?
- Э-э… Вы находитесь в больнице Скорой медицинской помощи. Так как вы сказали, вас зовут?
- Не помню…
- Обратите внимание, - сказал доцент, пальцем указывая на больного, - в предыдущие два раза он тоже не помнил. Почему, кстати, из носа больного торчит трубка? Правильно, ему проведена интубация трахеи… Зачем? Дабы не допустить синдрома Мендельсона, ведь при нем, как и при вальсе Мендельсона, 50 на 50: будешь жить или не будешь…
Раздался дружный смех, от которого, собственно говоря, господин Неизвестный лишился сознания.
- Все эти алькоголики, - через несколько минут говорил Алексей Евгеньевич в учебной комнате для студентов, - неоднократно обязаны нам жизнью, но благодарностью при этом, как вы догадываетесь, не отличаются. Так что их плохо пахнущая, так сказать, жизнедеятельность - во многом наша заслуга… Заслуга, как вы понимаете, в кавычках. То есть, по логике вещей, с развитием нашей специальности, подобных личностей стало гораздо больше, и это есть издержка ее, нашей специальности. Мы проводим, конечно, с ними беседы, и тому подобное, но больше для галочки. Полисов у этих господ нет, поэтому долгое их нахождение в стенах нашего учреждения… э-э… нежелательно. Отправляем их обратно домой, в неопределенное место жительства.
Тем временем господин Неизвестный пришел в себя и пошелестел сухим языком во рту.
- Галя, - позвал он, - Галя…
- Почему вы называете меня Галя? - удивилась молоденькая медсестра, менявшая у его постели систему с капельницей.
«Всех некрасивых медсестер зовут Галя… Особенно старшего возраста», - подумал Неизвестный. Вслух же он сказал:
- Не знаю… Сколько я здесь уже?
- Вторые сутки, - ответила «Галя».
- Ничего не помню…
- Ну вы хоть помните, что вы здесь не первый раз находитесь?
Неизвестный был искренне удивлен.
- Да?!! Совершенно не помню…
- Что же вы так пьете, мужчина! - назидательно - сочувствующе сказала Галя, покачивая головой. - Так ведь… И на тот свет недолго. Неужели так нравится пить?
Неизвестный махнул рукой.
- Нет, не нравится, - он в задумчивости почесал грудь. - Я же пью с научной целью… Да, точно, именно с научной целью!
У «Гали» округлились глаза.
- Что же это за цель?
- Понимаете…
В этот момент в палату вошел Алексей Евгеньевич, неся в руках толстый журнал. Этот журнал он с высоты своего роста швырнул на стол и повернулся к Неизвестному.
- Ну как, Диана, чувствует себя наш больной?
- Хорошо себя чувствует, - ответила «Галя», - интересные вещи рассказывает про себя.
- Что за вещи?
- Послушайте, - прохрипел Неизвестный и закашлялся, - мне смертельно надоела эта трубка в носу. Можно что-нибудь сделать?
- Ну можно, чисто теоретически, - отозвался Алексей Евгеньевич, потер ладони и вытащил трубку.
- Унесите, - обратился он к суетившейся рядом санитарке. - Ну, так что за интересные вещи он рассказывает?
- Говорит, что выпивает исключительно с научной целью.
Алексей Евгеньевич покачал головой и издал смешок.
- Ну брат, все мы выпиваем исключительно с научной целью. Тут ты меня не удивил.
- Продолжайте, - обратилась «Галя» к Неизвестному. - Что это за научная цель?
- Понимаете… Это сложно объяснить… В общем, сейчас у меня раскалывается голова, я плохо соображаю и почти ничего не помню. Я не помню кто я, откуда, как меня зовут. И потому могу оказаться кем угодно. Я вполне могу оказаться весьма богатым, уважаемым человеком… Правда, с тем же успехом я могу оказаться государственным преступником, маньяком-убийцей, которого вот-вот найдет милиция…
- То есть вы хотите сказать, что напиваетесь, чтобы…
- Чтобы разбогатеть, - ответил Неизвестный, слабо улыбаясь.
- Ну вы даете, - выдохнул Алексей Евгеньевич. - Пойдемте, Диана со мной, дам вам одно поручение. А вы, больной, спите, отдыхайте на здоровье…
- В общем так, - сказал доцент, когда они вместе с «Галей» вышли из палаты, - теперь мне ясно, что больше этого господина мы не можем просто так отпустить. Думаю, завтра ему окончательно полегчает, и завтра же с утреца, так сказать, вы позвоните в психиатрическую больницу, пускай его забирают туда и возятся. Им, хе-хе, им все равно полиса эти не нужны. Впрочем, чего это я? Я сам туда позвоню… С заведующим отделения посоветуюсь и позвоню. Все, идите работать, Диана!
Свой следующий день Алексей Евгеньевич начал с занятий со студентами. Он разъяснил им основные моменты сердечно-легочной реанимации, не сильно заостряясь на том, что они, в общем-то говоря, завтра же забудут. После этого доцент поднялся в отделение.
- Ну что, как дела у господина Неизвестного, Марина? - полушепотом спросил он у находившейся там медсестры.
- Хорошо, - отозвалась «Галя». - Поел даже.
- Замечательно, - громко сказал Алексей Евгеньевич и широко улыбнулся. - Ну как, уважаемый, вы по-прежнему ничего не помните?
- Ничего нового не вспомнил, - ответил Неизвестный.
- Я вот думаю, что пора вас уже отпустить. Залежались вы у нас, как вы думаете?
- Залежался, да. Отпускайте, - слабым голосом проговорил неизвестный.
- И вы опять вернетесь к своим опытам с выпивкой?
Неизвестный пожал плечами. Алексей Евгеньевич шумно выдохнул и повернулся к дверям.
- Я пошел звонить психиатрам, а вы, Марина, приглядите за ним, - прошептал он.
Но в этот момент в коридоре послышалась странная суета и обрывки диалога на повышенных тонах. «Куда это вы, молодые люди?». «Осядь, бабка!». «Тут нельзя без бахил!». «Ты че не врубаешься, по-русски не говоришь?».
В палату заглянули два крепких бритоголовых парня в белых накидках. Глядя на них, Алексей Евгеньевич понял, что это те самые люди, которые лет десять назад могли запросто подойти к нему и сказать: «Слышь че, браток, закурить не найдется?» или еще хуже: «Слышь ты, обоснуй за пацана!». Некоторое время эти джентльмены стояли в дверях и молча оглядывали палату. Но очень быстро их взгляды остановились на Неизвестном… Причем одновременно.
- Серега! - воскликнули они. - Ну и видок у тебя!
- Вы его знаете? - спросил Алексей Евгеньевич.
- Конечно! Это же Серега! Вставай, Серега, поехали, Палычу тебя покажем!
- Кто такой Палыч? - испуганно проговорил Неизвестный.
- Ты че, Серега?! Это ж профессор, главврач частной клиники… Кореш наш!
- Видите ли, - сказал Алексей Евгеньевич, - этот человек почти ничего не помнит.
- Да… Вы меня знаете? Кто я такой? - спросил Неизвестный, уже с любопытством.
- Ну и дела… Ты же босс наш, генеральный директор холдинга! Ты ж пропал месяц назад, мы уже обыскались. Думали, подстрелил тебя кто. А ты, оказывается… Пошли, короче, Серега, в машине остальное перетрем.
- Э-э… уважаемые, - вставил свое слово доцент, - а чем вы можете подтвердить?
- Спокуха, папаша! Вот у нас есть его документы. Вот и полис, кстати, страховой… Ну че, мы его забираем, да? Нет же возражений, да? - парни исподлобья посмотрели на врача.
- Нет… нет возражений. Я его как раз сегодня выписывать собирался.
- Ну вот и ладушки. Мы тебя, Серег, в коридоре подождем. Пусть тут тебе докапают и все такое.
Парни вышли, а Неизвестный молча сидел на кровати и ошарашено смотрел то на доктора, то на медсестру.
- Повезло, - проговорил он, - наконец-то повезло!!!
- Повезло! - и он вознес глаза, полные слез и благодарности, к небу.
СОЦИАЛЬНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ
…Любой иллюзионист, столкнувшись с чем-то настоящим, пасует. До того, как настоящее не схватило его за горло, он может делать вид перед всеми и каждым, что у него есть некая Другая жизнь. Или, например, может перебирать старые карточки с цитатами и думать, что создает что-то новое. Важный вид такого иллюзиониста мало кому покажется неоправданным. Сейчас ты спишь, и это единственное время, когда твой ум не наполнен всякого рода глупостями.
До появления бактериологии многие роженицы умирали и сами не могли понять отчего. До появления психиатрии не так страшно было быть странным. Зато теперь ты прекрасно знаешь что к чему, не правда ли?
Вставай, шулер!
Голос умолк, и я открыл глаза. Забавно, уже не первый раз кто-то во сне называет меня шулером. Ну и черт с ним, пускай себе называет! Я зевнул и посмотрел на часы. До сигнала будильника оставалось еще три минуты. Вот и славно. Пора собираться на работу. Я встал, потянулся и включил на музыкальном центре альбом доисторической группы Pain of Salvation «Remedy Lane». «Странно, почему в наше время никто не сочиняет такой отличной музыки?» - подумал я и отправился варить кофе.
Почти каждое мое утро начиналось одинаково: тягостное пробуждение, нежелание вставать, затем небольшая разминка, водные процедуры и кружка крепкого кофе с каким-нибудь мясным бутербродом. Примерно к середине кружки настроение мое становилось сносным, и даже периодически возникало желание прожить сегодняшний день, а не провести его, укутавшись мягким теплым одеялом. Сегодняшний день был особенным… С девяти утра и до обеда намечалась лекция академика Вишневского, президента академии наук, он же министр здравоохранения, он же Главный советник Главного врача России - Зиновия Лившица, который являлся по совместительству главой государства. Я, конечно, относился с уважением к пожилому академику, но к перспективе просидеть три часа на его лекции относился прохладно. Во-первых, тема ее была хорошо мне известна, поскольку олицетворяла собой основное направление современной психиатрической мысли. Во-вторых, сегодня был понедельник, то есть отменялся утренний обход, рапорт у главного врача больницы, утренние обсуждения выходных, и судорожная коррекция ошибок, допущенных дежурными врачами на выходных.
Я допил кофе, спустился в гараж, где уже гудел мой старенький автомобиль, собранный в Городской психиатрической больнице Харькова № 15. Сел и поехал…
…Вальяжно засунув руки в карманы белоснежного халата, академик медленно ходил взад-вперед по сцене и говорил, заметно картавя и всегда произнося букву «л» мягко. Периодически он замолкал, замирал в одной позе и задумчиво чесал подбородок. После чего он всегда издавал короткий смешок, улыбался и продолжал свою речь.
- Итак, уважаемые коллеги, дамы и господа, счастлив приветствовать вас в очередной раз в этом уютном и гостеприимном зале! Весьма благодарен Главному врачу Нижегородской области за организацию нашей встречи. Данная встреча, с одной стороны, является лекцией для студентов… Тут, я смотрю, их собралось немало. С другой стороны, является частью программы «непрерывного профессионального совершенствования», провозглашенной два года назад господином Лившицем в ежегодном послании к Медицинскому сообществу России.
О чем же пойдет речь сегодня? Мы будем говорить о заболевании, которое было выделено сравнительно недавно, всего 45 лет назад. Тем не менее, частота госпитализаций по поводу этого заболевания в настоящее время превышает частоту госпитализаций по поводу шизофрении, органических заболеваний головного мозга, эпилепсии и невротических расстройств вместе взятых. Нельзя сказать, что лица, страдающие нашим заболеванием, в старые времена оставались без внимания. Вовсе нет, зачастую они наблюдались у психиатра с такими диагнозами, как Расстройство личности, олигофрения, реже - шизофрения и другие психические заболевания. Но чаще такие лица попадали в заключение… А еще чаще, к сожалению, жили среди нормальных людей.
Итак, как многие из вас уже догадались, речь сегодня пойдет о Быдлофрении.
Как я говорил выше, быдлофрения была выделена 45 лет назад академиком Соколовым, моим учителем. Выделение быдлофрении как нозологической формы было связано не столько с научной, сколько с социальной необходимостью. Можно сказать, что с этиологической и патогенетической точек зрения, быдлофрения - явление неоднородное. Думаю, многие из вас слышали такие термины, которые сейчас практически не используются, как Гебоидный синдром у подростков, пограничная умственная отсталость. Все это, как и многое другое, теперь отнесено к быдлофрении. Быдлофрены очень часто становились наркоманами, алкоголиками, преступниками, сеяли в обществе хаос, разврат, обожествляли пошлость, насилие, насаждали окружающим свои поверхностные суждения и агрессивно-потребительское отношение к жизни. Тем не менее, большая их часть, несмотря на явно патологическую психическую организацию, оставалась вне поля зрения психиатров. Они считались абсолютно здоровыми, но при этом жили среди нас, отравляя своей жизнедеятельностью все прекрасное, что есть в этом мире. Делали невыносимым не только наш быт, но и нашу культуру. Удивительно, но многие быдлофрены сочиняли стихи, пели песни… Если это убожество можно так назвать. Снимали фильмы, один мерзопакостней другого, писали книги. И навязывали свою продукцию окружающим. Быдлофрены были повсюду: в политике, в бизнесе, в науке, в искусстве. Работали врачами, учителями, юристами. Многие из вас не застали тех времен, но, поверьте мне, что те люди, которые не были быдлофренами, чувствовали себя крайне неуютно, чувствовали себя белыми воронами, были вынуждены как-то подстраиваться, либо старались не замечать того, что происходит вокруг. Согласитесь, это весьма и весьма парадоксально, что люди, стоящие по своей организации ближе к обезьяне, чем к homo sapiens, по-сути, овладели социумом и подчинили себе остальных. Поэтому выделение быдлофрении было вызвано острой социальной необходимостью.
Но это все лирика, теперь мы рассмотрим, что представляет из себя быдлофрения с клинической точки зрения. Начнем с классификации, которая, собственно, и отражает этиологическую и патогенетическую неоднородность заболевания.
Выделяют три формы быдлофрении: эндогенная, экзогенная и психогенная. Эндогенная форма является наследственной. Она включает в себя наследственную интеллектуальную неполноценность, ядерные расстройства личности, ведущие к быдлофрении, реже - шизофрению, которая также может осложняться быдлофренией, особенно при детском типе. Экзогенная форма является следствием воздействия на головной мозг различных вредных физических факторов: травмы головы, нейроинфекции, злоупотребления алкоголем и наркотиками, и так далее. Ну, а психогенная, как очевидно из названия, есть следствие дурного воспитания.
Таким образом, уважаемые коллеги, мы видим, что быдлофрены имеют свойство преумножаться в количестве. Где один быдлофрен - там обязательно появится второй, - академик издал смешок. - Ударит кого-нибудь палкой по голове - вот вам и новый быдлофрен готов. Нет палки под рукой - обучит податливого и внушаемого подростка своим «понятиям». А если не получится, то он просто займется сексом и родит себе подобного быдлофрена.
Кроме форм, существуют типы течения быдлофрении. Их всего два: прогредиентный и непрогредиентный. Для прогредиентного характерно нарастание симптомов в течении времени, для непрогредиентного - нет, все в одной поре. Раньше еще в диагноз выносили стадию заболевания - первая, вторая или третья. Теперь это делают редко. Быдлофрен - он и в Африке быдлофрен, каждый из них нуждается в стационарном лечении и изоляции от общества, независимо от стадии.
Ну и наконец, выделяют варианты заболевания. Агрессивно-возбудимый, нигилистический, дурашливый, гиперактивный, олигофреноподобный и псевдоинтеллектуальный.
Теперь перейдем непосредственно к клиническим проявлениям. Патология охватывает практически все психические функции человека.
Не будем подробно рассматривать каждый вариант, остановимся лишь на самых общих моментах.
Мышление характеризуется конкретностью, ограниченностью, скудностью образования ассоциативных связей, невосприимчивостью к сложным абстрактным понятиям. Интеллект ниже среднего. По тесту Айзенка IQ редко превышает 90. Память в большинстве случаев также снижена. Как правило, быдлофрены хорошо запоминают только то, чем занимаются на практике. Изучение теории, как правило, им дается тяжело, вызывает скуку и раздражение. Внимание рассеянно, с трудом сосредотачивается на всем, что не касается узкобытовых интересов быдлофрена. Эмоционально-волевая сфера крайне проста. Эмоции быдлофренов высокодифференцированны и немногочисленны. Радость, грусть, ярость… Их эмоции можно перечесть по пальцам. Более сложные, тонкие переживания им недоступны. Интересен также тот факт, что быдлофрены практически не умеют контролировать собственные эмоции. Тот или иной раздражитель всегда вызовет определенную эмоцию. Точно также как, прикосновение к горячему предмету рефлекторно вызывает одергивание руки. Но, в случае с эмоцией, импульс должен пройти через головной, а не через спинной, мозг. Складывается впечатление, что у быдлофренов головной мозг остается незадействованным.
Итак, вследствие вышеперечисленных нарушений психических функций, для быдлофренов характерно упрощенное, сугубо материально-бытовое восприятие реальности. Грубо говоря, они считают окружающую действительность каким-то простым, само собой разумеющимся и даже несколько скучным явлением. Их кругозор ограничен только той системой ценностей, в которой они выросли и к которой привыкли. Ко всему, что выходит за рамки их кругозора, они относятся крайне агрессивно, склонны подвергать осмеянию, либо уничтожению. С небывалой агрессией они относятся ко всем тем, кто не является быдлофреном. По той же причине: все недоступное их злит. Художественный вкус быдлофренов крайне примитивен: их привлекают наиболее пошлые и простые по содержанию произведения искусства. Сейчас подобные образцы уже стали музейной редкостью, но, поверьте мне, еще какие-нибудь 50 лет назад ими были завалены все книжные прилавки, магазины аудио и видеодисков… Я уже молчу про телевидение, радио и интернет. Еще интересней тот факт, что быдлофренам более, чем нормальным людям, свойственно объединяться в разные рода группировки. Видимо, подсознательно они все-таки чувствуют свою ущербность, поэтому, чтобы избавиться от неуверенности и тревожности, вступают в группировку себе подобных. Будучи членом группировки, быдлофрен еще больше утверждается в истинности и незыблемости своих примитивных «понятий» и начинает вести себя более агрессивно и асоциально.
Теперь я хочу, чтобы вы все задумались над следующим вопросом: почему, несмотря на явную патологичность психической организации быдлофренов, они беспрепятственно преумножались и захватили все сферы общественной жизни, мешая жить и дышать всем остальным? Ответ очевиден: они были выгодны политической элите. Тем, кто прост, чьи эмоциональные реакции являются следствием рефлекса, а не обработки в коре головного мозга, несложно управлять. Но однажды настало такое время, когда жить и дышать стало тяжело даже политической элите, когда даже обычный индийский чай приобрел вкус пошлости. И именно тогда начались разработки по лечению и профилактике быдлофрении.
В терапии используются нейролептики, такие как галоперидол, трифтазин, тизерцин, азалептин и трудотерапия. Очень скоро психиатры осознали, что, во-первых, быдлофренов стало очень много, на порядок больше нормальных людей, а во-вторых, они ни на что полезное не годны, кроме как на простой физический труд. Именно поэтому практически все производственные предприятия, а также большинство предприятий в сфере услуг пришлось перепрофилировать в психиатрические больницы, в которых пациентам оказывают высококвалифицированную медицинскую помощь и в то же время пациенты выполняют некоторую общественно-полезную работу, в зависимости от вида учреждения. Вслед за Россией и США к практике подобного перепрофилирования присоединились и многие другие цивилизованные страны. Поначалу, конечно, подобные реформы вызвали в обществе волну острого недовольства, обвинений в измене демократическим принципам и прочее. Но с течением времени все это сошло на нет. Нам удалось донести до людей, что болезнь - есть болезнь, ее нужно лечить, в этом нет ничего негуманного и антидемократического.
Спасибо за внимание, дамы и господа! Успехов вам! Еще увидимся!
…Где-то в полдень я подъехал к Нижегородской психиатрической больнице № 1, в которой занимал должность врача-психиатра в мужском общепсихотическом отделении № 2. Наша больница не являлась по совместительству никаким заводом, фабрикой или фермой, поскольку была предназначена для лиц, по разным причинам негодным к трудотерапии. Поднявшись на второй этаж по старой неказистой лестнице, я очутился перед дверью нашей ординаторской и потянул на себя ручку. На своем рабочем месте я увидел заведующего отделением, который торопливо закрывал дверцу письменного стола. Украдкой посмотрев в сторону входной двери и убедившись, что это я, он открыл стол и достал оттуда наполненный до краев стакан коньяку.
- Здорово, Алексей Иванович, - посмеиваясь сказал заведующий. - Как лекция?
- Здрасьте, Дмитрий Сергеич. Вишневский сегодня порадовал скоростью своего выступления.
- Ну, старикан всегда отличался лаконичностью, но сегодня, видимо, ко всему прочему, торопился на какой-нибудь банкет. Но наверняка и сегодня красочно вспоминал свою тяжелую молодость, когда быдлофрены правили балом и «отравляли своей жизнедеятельностью все прекрасное в этом мире», - Дмитрий Сергеевич засмеялся.
- Естественно. Так и сказал, - ответил я.
- Да уж… Хороший коньячок. Слушай, Леха, тут надо больного принять.
- Ну, я не сомневался, что кто-нибудь да поступит за выходные. Сейчас только кофейку выпью.
- Да ты погоди, это не совсем обычный больной. Это Аллигатор.
- Аллигатор? Один из лидеров подполья?
- Именно он. Крупная рыбешка нам сегодня попалась. Так что смотри, будь внимательней, и историю болезни заполняй вдумчиво… В смысле, вдумчивей, чем обычно. В общем, пей свой кофе, а потом собирай себя в кучу и дуй в комнату для бесед!
…К моему удивлению, Аллигатор внешне вовсе не напоминал бугая и отморозка, а напротив, имел довольно-таки интеллигентные черты лица и седые слегка вьющиеся волосы до плеч. Он вошел в комнату уверенным шагом, чуть заметно улыбнулся и без лишних вопросов сел на кушетку для пациентов, как будто знал заранее, куда нужно садиться.
- Оставьте нас наедине, - обратился я к санитару, который остался стоять возле входа. Санитар удивленно хмыкнул и вышел из кабинета.
- Итак, приступим, - начал я, быстро проглядывая направление. - Как вас зовут?
- Семен Федорович Наумов.
- Первый раз попали в психиатрическую больницу?
- В этом качестве - в первый, - ответил Семен Федорович и вновь чуть заметно улыбнулся.
- В этом качестве, говорите… Ого! Тут написано, что вы относитесь к первому социальному рангу!
- Да, когда-то относился. Я 15 лет проработал психиатром в Московской городской психиатрической больнице № 5.
- Это специальная больница для государственных преступников?
- Совершенно верно. Что-то вроде вашей больницы, только более узкоспециализированная. До этого - два года ординатуры и три года аспирантуры у Вишневского, в Московском НИИ психического здоровья.
Я задумчиво побарабанил пальцами по столу.
- Да, спрашивать у меня, в чем прелесть вешать шляпу на забитый другим человеком гвоздь, бессмысленно. И даже столицу Мадагаскара я знаю. И даже знаю, в чем разница между бабочкой и самолетом.
- Ну что ж, в таком случае, расскажите, что происходило после того, как истекли 15 лет вашей славной работы в психиатрической больнице.
- А ничего интересного для вас.
- Думаете?
- Конечно. К чему вам слышать про эти мытарства? Имена своих сообщников я все равно вам не расскажу. Да и не ваша задача их выпытывать, а следственного комитета, не правда ли? Ваша же задача - поставить правильный, - при этом слове мой собеседник не смог удержаться от смешка, - соответствующий строгим критериям международной классификации болезней 12-го пересмотра, нозологический диагноз.
- На самом деле, все уже давно смешалось… Где мы и где следственный комитет.
Семен Федорович укоризненно покачал головой.
- Алексей Иванович… Так вас, кажется, зовут? Да вы, я посмотрю, бунтарь! Такие мысли вслух высказываете, и не боитесь.
- Чего же мне бояться? Никого не сажают за решетку только за его мысли.
- Это правда. И в особенности бессмысленно сажать за решетку тех, кто, не умеет ничего делать, кроме как бесплодно размышлять. Знаете, вы вновь поразили меня смелостью ваших суждений! Применить идиому «за решеткой» к психиатрической больнице, на такое способен только дерзкий, бескомпромиссный ум! Ведь в наше время даже тюрьмы и колонии заменены психиатрическими стационарами.
- Задирая меня, вы превращаете наш разговор в довольно-таки бесполезную процедуру, - заметил я.
- Как будто, если я не буду вас задирать, какая-то польза появится, - парировал Наумов. - Хорошо, задавайте ваши вопросы, только не спрашивайте ничего о моих сообщниках и наших планах.
- Когда вы оставили работу в психиатрической больнице?
- Одиннадцать лет назад.
- Почему?
- Так просто и не расскажешь. Давайте зайдем издалека.
- Давайте.
- Сколько вам лет, Алексей Иванович?
- Тридцать один.
- А мне пятьдесят шесть. Между нами огромная разница. Ну, хотя бы в том, что в детском саду меня преследовал один малой и спрашивал: «Эй пацан, че ты, а? Ты че тут ходишь?» В школе я частенько наблюдал из окна такую картину: ватага мальчишек бегает за мячом, и кто-то из них обязательно кричит: «Серый! Серый!», приправляя это отборнейшим матом. Я всегда удивлялся, неужели у них не было других имен? А дворовые «понятия»? А попрошайки денег на каждом шагу? А мажоры, торопящиеся каждый вечер в клуб? Понимаете? Я клоню к тому, что в детстве я воочию наблюдал тех, кого вы называете «быдлофренами», на свободе, ведущих естественную для них жизнедеятельность. А вы знаете все это только по книжкам, да по рассказам своих родителей и нашего бравого гуру, Андрея Вишневского.
- Ну хорошо, пусть так. Что же из этого следует?
- Из этого следует очень простой вывод: вам, даже при очень большом желании, сложно взглянуть на существующее положение вещей объективно. Наслушавшись своего Вишневского, вы полагаете, что быдлофрены - это некий низший, вредный и опасный сорт людей. Но на самом деле вы подменяете понятия. «Быдлофренами» вы называете любых людей, чьи интересы ограничены материальными потребностями. Что самое интересное, такие люди любят и умеют работать… В отличии от вас.
- Интересно… Кого же вы называете «нами»?
- Видите ли, я убедился, что люди по своей природе подразделяются на два типа. Одни живут здесь и сейчас, в материальных заботах и воротят нос от всего абстрактного. Другие же блуждают в собственных и чужих абстрактных заморочках и люто ненавидят любые бытовые вопросы. Первые - это как раз те, кого вы без разбора называете быдлофренами. А крайнюю степень второго вы именуете шизофренией. Испокон веков между этими вариантами людей существовал антагонизм, взаимная неприязнь, которая то становилась более острой, то уходила в тень. Как справедливо подмечает товарищ Вишневский, «быдлофренов» всегда было в несколько раз больше, чем «шизофренов», оттого «шизофренам» зачастую приходилось гораздо хуже. Тем не менее, 45 лет назад начался в беспрецедентный в истории процесс, когда «шизофрены», используя лукавую психиатрическую риторику и политическую власть, превратили «быдлофренов» в своих рабов.
- Я согласен, Семен Федорович, нужно называть вещи своими именами. Но что это меняет?
- Меняет первопричину. Первопричина существующего положения вещей заключается не в том, что «смрад от быдлофренов достиг небес и стал отравлять самого Господа», а в том, что политической элите по какой-то причине стало выгодно вернуть тоталитарный, да не просто тоталитарный, а рабовладельческий строй. Сменилась общественно-экономическая формация. Тут-то и пригодились власть имущим разработки молодого доцента из Томского НИИ Психического здоровья Андрея Вишневского, которого, видимо, так с детства достали «гопники», что он даже новую болезнь изобрел. А теперь, когда новый строй установлен, многие закрывают глаза на то, что быдлофрены попадаются и среди психиатров. Ко мне тут утром заходил ваш заведующий. Типичный же быдлофрен! Психиатров должно быть меньшинство - это главное! Еще меньше людей с иным высшим образованием… Квалифицированных работников, находящихся на свободе, очень мало… А в больницах образование дается довольно-таки скудное. Поэтому мы вступили в эру глубокого и длительного застоя, когда все производство существует только за счет старых наработок, нет никакого развития… Практически ни в одной отрасли. Но данный застой не смущает правящую элиту, ведь содержание пациентов обходится очень дешево… По сравнению с содержанием наемных рабочих. Но самые главные ваши проблемы - это силовые структуры, в том числе санитары. Ведь набираете вы их, в основном, из «быдлофренов». Многие это прекрасно понимают, но молчат, хотя логическое противоречие с официальной идеологией тут явное.
- Но зато так называемым «шизофренам» стало жить после этого лучше, не правда ли? - спросил я.
- Да в том-то и дело, что нет! Нарушился баланс, как вы не понимаете?! Ваша жизнь лишилась вкуса, цвета, запаха! У вас даже обои у всех одинакового цвета… И не потому что других не выпускают, а потому что вам плевать, какого цвета у вас обои! Не говоря уже о машинах, домах, магазинах… Пусть мыслите вы неортодоксально, но никакого толку от этого нет!
- Разве нет?
- Нет! Вы можете назвать мне хотя бы одно хоть сколько-нибудь значимое произведение искусства, созданное за последние полвека? Нет! Все вы, «шизофрены», с упоением поглощаете лучшие творения прошлого. Но никто из вас не создает в наше время ничего подобного. Чувства потускнели, не правда ли? Желания стали бесплотными, все как-то фальшиво. Не это ли вы все ощущаете? Жизнь остановилась на месте, и какой-то неприятный аромат вновь начинает щекотать нос нашему Господу. Но на этот раз это не смрад быдлофренов, не находите?
Аллигатор замолчал, и в комнате повисло долгое, тягостное молчание.
- Чего вы хотите? - наконец спросил я.
Аллигатор почесал подбородок и посмотрел на меня в упор.
- Помогите мне выбраться отсюда. Вы же понимаете, что я никому не желаю зла. Я просто стараюсь по мере своих сил ускорить то, что так или иначе все равно должно произойти.
Я поднялся из-за стола, прошелся из одного угла комнаты в другой, затем обратно.
- Нет, - наконец сказал я.
- Почему нет? Вы не согласны с тем, что я говорил?
- Нет, я со всем абсолютно согласен. Но меня, в отличии от вас, существующее положение вещей устраивает больше, чем-то, что было 50 лет назад. Пусть наша жизнь и потускнела. Пусть я буду и дальше слушать «Pain of Salvation» и «Jethro Tull» и смотреть фильмы Джима Джармуша, не надеясь увидеть и услышать когда-либо что-нибудь столь же прекрасное, но новое. Пусть и дальше буду видеть сон, в котором кто-то называет меня шулером и смеется надо мной. Только бы не видеть этих ублюдков на улицах! Пусть наши дома невзрачны и одинаковы. Лишь бы этих скотов там не было! И плевать мне на то, что нарушился баланс. Мне моих заморочек хватит до конца дней, - я нажал кнопку вызова. - Санитар! Отведите больного в палату!
Через несколько минут в кабинет вошла медицинская сестра и протянула мне чистые историю болезни и лист назначений. Я поморщился, протер глаза, взял лист назначений и, немного подумав, написал в графе «Диагноз»: «Шизофрения, параноидная форма. Парафренный синдром». Затем стал записывать лечение.
- Вот что, Марина, будете капать ему галоперидол по три куба на физрастворе два раза в день. Также будете ставить внутримышечно тизерцин по четыре куба два раза в день. Ну и циклодол по два миллиграмма два раза в день. Он парень крепкий, выдержит такую терапию. А историю болезни пока заберите. Я заполню ее завтра. Устал что-то сегодня совсем.
- Хорошо. Можно идти, Алексей Иванович?
- Да, всего доброго!
После того, как Марина ушла, я поднялся, закрыл кабинет и вскоре уже садился в свой старенький автомобиль, об устройстве и методах ремонта которого я не имел ни малейшего представления, а потом поехал домой, пересматривать фильмы Альфреда Хичкока.
Счастье - это птичка, что порхает с ветки на ветку. Слишком на него не надейся, а цвети, цвети - ибо на сухую ветку птичка не сядет.
ПОЭТ
Поэт должен обязательно родиться в каком-нибудь небольшом городке, но в ранней молодости переехать в крупный мегаполис и снимать там небольшую обшарпанную комнатку со скромной мебелью. К этой комнате непременно должен примыкать незастекленный балкон, который поэт использует, в основном, для мечтательного курения. Поэт не должен курить сигареты дороже «Петра» легкого… Но курить он должен обязательно!!!
Оптимально, чтобы поэт был студентом и одновременно подрабатывал грузчиком.
Столичный Поэт мало чем отличается от Поэта полустоличного (например, снимающего квартиру в Новосибирске или Екатеринбурге), но некоторые отличия имеются. Столичный Поэт более склонен к коллективной выпивке, а полустоличный - к индивидуальной. Столичный Поэт, перечисляя своих любимых писателей, обязательно упомянет некоторых русских классиков, какого-нибудь специфического западного писателя (например, Уильяма Гибсона) и непременно скажет, что его самый любимый автор - какой-нибудь потрепанный жизнью доцент из второразрядного московского вуза, которого знает только «интеллектуальная элита» России. Столичный Поэт обязательно не любит либо Сорокина, либо Пелевина и кого-нибудь из классиков… Гоголя, например. Полустоличный Поэт тоже любит русских классиков, причем не воротит нос даже от Гоголя. В крайнем случае, ему не нравится Набоков. Что же касается доцента из московского вуза, то полустоличный Поэт о нем, естественно, слыхом не слыхивал.
Деревенских поэтов в природе не бывает. Деревенские поэты существуют только в воображении читателей школьных учебников по литературе. В деревне нельзя пить пиво на лестничной площадке, нельзя кататься на троллейбусе, прогуливая университет… Да и вообще, нельзя кататься на троллейбусе. В деревне очень трудно страдать и еще труднее бездельничать. А страдание и безделье - два основных занятия настоящего Поэта.
Поэту редко пишется днем. Ведь день - самое пошлое время суток, когда все вокруг слишком ясно, слишком очевидно и привычно. Поэтому днем Поэт предпочтет хмуро пить кофе, курить сигареты одну за одной и пялиться в окно. Общаться днем ни с кем не хочется, ведь все друзья в это время заняты чем-то полезным, то есть погружены с головой в обыденную суету. Кроме того, они наверняка трезвы. Общаться с кем-либо есть смысл только по выходным, в крайнем случае, по вечерам. Ночью поэт пишет стихи и размышляет, если повезет, занимается сексом, а если день был совсем неудачным, то спит. Когда у Поэта появляется относительно (в жизни Поэта все относительно) постоянная спутница жизни, то приоритеты меняются, то есть, если повезет, он пишет стихи.
На поэтических попойках ненавистная полустолица превращается в Вавилон, а личная кухня Поэта - в Китай. Но утром всегда невыносимо болит голова, от курева нестерпимо тошнит, но не курить при этом невозможно. Морщась и покашливая, Поэт берет в руки лист бумаги, карандаш и пишет, пишет… что-нибудь в таком духе:
Невозможно поверить в то, что музыка, под которую люди шагают каждый день, звучит только в моих наушниках. Невероятно, но им всегда удается поймать нужный настрой.
Мой отец всю свою жизнь нанизывал сено на вилы. И даже дома был вынужден держать вилку строго определенным образом. Я свободен и демократичен. Я могу надеть пиджак или линялую рубашку. Могу ехать в метро, закинув ногу на ногу или давать интервью, поставив одну ногу на сидение. Я аутентичный европеец, и моя прическа может быть какой угодно. Я смотрю вверх, туда, где солнце отражается от стекла. Скоро наша жизнь наконец-то превратится в мультфильм.
Мне было 14 лет, когда мы с подругами детства бродили по закоулкам, на которых еще не построили высотки. С тех пор прошло несколько лет, но гораздо больше, чем осталось до моей старости. Я же не подозревал, что Пинк Флойд звучит только в моих ушах.
Пинк Флойд звучит только в моих ушах.
- Хе… - говорит Поэт вслух. - ИМХО, - добавляет он и засыпает над рукописью…
ПЕРЕЧЕНЬ
Бледно-полосатое… Хм-м… Пожалуй, чуть красное… Хм… И слегка ванильное на ощупь. Куски ваты куски пирожного куски мертвых тараканов куски грязи, дерева, пыли… куски меня. Точнее того, что двигает левой ногой, вращает правым мизинцем, поправляя очки.
- Джулия, - раздался голос матери, - иди ужинать!
Ужинать… Ужинать. Пора идти ужинать. Пора поставить эти ходули в вертикальное положение и ковылять по узкому темному коридору на звук гогота и хохм. Громкого гогота и отвратительных хохм. А Джулия - это я.
На кухне было светло и довольно жирно. Предметы вокруг злобно блестели. За столом сидели отец и два моих брата. Кто-то из них был старше… Кто-то из них. Мать ковыляла сзади. Она вошла в кухню и заперла за собой дверь.
- Сегодня я решился - таки взять кредит на новенький «Сумару» (или «Кумару» - я не расслышала), - сказал отец. - Поэтому, думаю, нам всем сегодня будет нелишним выпить немного бренди. А еще, встретил сегодня Пита. Мы с ним решили поехать на рыбалку в будущую субботу… Он все еще торгует в Оксфордбриджкентантаун, штат Алабама.
- А у меня в субботу экзамен по экономико-геометрическому анализу в сфере консалтинга и аудита, - сказал один из братьев. Голос его звучал гордо.
- Куски ваты, куски творожного крема, куски мертвых тараканов, куски грязи, дерева, куски пыли…
- Что? - спросил отец. - Джулия, не начинай опять! О чем ты говоришь?
- Галстук, запонка, левая заколка… Черные чуть сладковатые маслины… Черные…
- Не понимаю, - сказал отец.
Я вздохнула.
- Кумару, бренди, рыбалка, экзамен по какой-то херне…
- О чем это ты?
- Перечень. Это перечень.
Я замолчала. Какие они все идиоты. Я просто поддерживаю с ними разговор, я занимаюсь таким же дурацким перечислением, как они сами. Целыми днями сидят они так на кухне, в гостиной или еще где-нибудь и перечисляют, перечисляют, перечисляют… Перечисляют, перечисляют… Перечисляют… Все время… Даже в мыслях. Даже, наверное, во сне. Но не понимают, что перечислять можно и задом наперед, и наискось, и слегка перпендикулярно.
- Кутслаг, акнопаз, акдуб яаннофелет…
-Прекрати это! - сказала мать. - Слышишь?!! Прекрати немедленно!
Я пожала плечами. За окном начинался дождь. Я быстро доела рыбные грибы и ушла.
Дождь… Темнота… Чей-то голос… А может, крик, а может, вой… Кто-то, наверное, умирает сейчас. Вернее, кто-то однозначно умирает сейчас… Однозначно умирает. А я зябко ежусь и смотрю в окно.
Там горит соседский фонарь. А по дороге идут два упитанных парня. Они не братья, но близкие друзья. Я, кажется, слышу, о чем они говорят. Вернее, я знаю, о чем они говорят. «Гляди, какие кеды, какая куртка, как звякает брелок, как красив мобильный телефон!» Они широко улыбаются. У них обоих есть кеды, у обоих есть куртка, и их подружки - однотипные потаскухи из двух соседних киосков. Да даже если бы одна из них была учительницей в колледже, что бы это изменило?
Мать берет швабру и начинает ей тереть. Туда-сюда, туда-сюда. Она трет так каждое воскресенье… Туда-сюда. Потом она начинает мыть посуду. Сначала тарелки, потом стаканы, затем ложки, затем вилки. Потом она включает телевизор и начинает переключать каналы… по очереди… но я знаю, что она все равно остановится на 17-ом. На этом канале транслируют MTV. Если бы сейчас было утро, она остановилась бы на BBC, а если бы утро субботы - то на National Geographic. Через полчаса она польет цветы, через 45 минут - покормит собаку, через полтора часа ляжет спать. Она так делает каждый день, всегда в одном и том же порядке. А почему не наоборот?
Дождь продолжал стучать во все окна.
Отец будет курить сигары на веранде до двух часов ночи. Он любит подолгу курить сигары. А на веранду он выходит вовсе не оттого, что там свежий воздух и прохлада, а для того, чтобы никому не бросалось в глаза, что он занят бездельем.
Оба брата в разных комнатах играют в одну и ту же компьютерную игру. Суть игры в том, что какой-то дурак бегает по темной карте с топором (или мечом, или луком - неважно) и убивает всех встречных. Этими встречными дураками тоже управляют люди, которые, как и мои братья, сидят за компьютерами и играют… По всей стране… По всему миру. Сидят за компьютерами и играют. Получается, что всем людям на самом деле хочется одного и того же - бегать вот так с луком по бескрайним просторам и убивать всех подряд…
Мама часто спрашивает меня: «Джулия, почему у тебя совсем нет друзей?» У меня нет друзей, потому что все люди вот так курят сигары на веранде или смотрят MTV или играют в компьютер. И хотят заставить меня делать также, как они… хотят изнасиловать меня, заставить закурить и сесть за экран… Они преследуют меня, заглядывают в окна, являются во сне, шепчут в душе под шум воды: «Джулия, иди к нам… Джулия… мы научим тебя! Иди к нам!» Я не хочу к вам! Не хочу!
На Кассиопее есть радужные велосипедные дорожки. Там всегда звездный ветер и космическая пыль. Там чисто, там кристально чисто и ясно. Там растут ледяные цветы и горят поэтические фонари. Там Хаос, там Бог. Там Тишина. Я катаюсь по этим дорожкам каждое утро, но никому об этом не рассказываю. Они могут подумать, что я сумасшедшая. Могут подумать…
Взять хотя бы этот плинтус, на который я смотрю, лежа на полу. Казалось бы, это совершенно ненужная вещь. Но зато он есть в перечне. Бригадир осматривал плоды своих трудов и перечислял: «Потолок, пол, дверь, окно… Ба! А где же плинтус?!» Пришлось его прилепить…
Мать вошла в комнату под утро, громко распахнув дверь.
- Ты же не спишь, Джулия? - спросила она. В ее голосе звучал металл.
- Теперь нет, - ответила я.
За собой она тащила тележку, как в супермаркете.
Она сунула руку в тележку и принялась вытаскивать из нее вещи, одну за одной. Плюшевый заяц без левого уха, табакерка, пуговица, брикет мороженого крем-брюле, куриное яйцо, сапог, левое ухо без зайца, тетрадь, говяжий язык, пассатижи… Она составила предметы в ряд и сказала:
- А теперь, Джулия, перечисляй! Перечисляй по порядку! И смотри, не ошибись! Будь хорошей девочкой… Все хорошие девочки перечисляют предметы.
Я расплакалась.
- Но я не хочу перечислять эти дурацкие вещи! Не хочу! Не хочу-у-у!!! Убери их к чертовой бабушке! Видеть их не могу.
Мать помрачнела.
- Хорошие девочки не ругаются! Перечисляй, кому говорят! - она взяла плюшевого зайца и сунула его мне прямо в нос. - Ну!!! Ну!!! Что это такое?! Давай, начинай перечисление!
Я вцепилась в зайца зубами и отгрызла у него правое ухо. Мать недобро глянула на меня, схватила пассатижи и принялась бить ими мне по голове.
- Ишь ты! Все… Все перечисляют, а она, видите ли, не хочет! Ну ничего! Я заставлю тебя! Ты будешь перечислять! Будешь!
Я вздрогнула и открыла глаза. Это был сон, всего лишь страшный сон. Хотя… На самом деле это было продолжение страшной реальности, в которой не только мать, но все, каждый день заставляют меня перечислять.
На Кассиопее сейчас неописуемо. Трансцендентно тому, что я вижу вокруг. Но сегодня страж меня туда не пустит. Все испортил чертов сон.
Я вышла из комнаты и медленно побрела по направлению к кухне. Вдруг я услышала шум мотора.
- Кто это, интересно? - раздался из кухни голос отца.
- Думаю, это доктор Хайдигерр, - ответила мать.
- Что? Зачем он здесь?
- Я решила, что стоит показать ему Джулию.
Этого еще не хватало. Я думала, матери надоело водить меня по психиатрам еще года три назад. Опять начинается…
Он вошел, упитанный, важный. Взгляд умный, пристальный, но не видящий. Он сел в кресло, напротив дивана, на котором сидела я.
Он улыбнулся, якобы понимающе, но на самом деле просто готовился начать перечислять…
- Как вас зовут? - спросил он наконец.
Крайне глупый вопрос для начала беседы.
- Джулия, - ответила я.
- А фамилия?
Доктор начинал меня раздражать.
- А черт его знает.
- Вы не помните свою фамилию?
- По-моему, я ее никогда не знала. Мне она ни к чему.
- Хм… А число сегодня какое?
- Ну, судя по погоде, апрель.
- А на самом деле?
- Получается, апрель.
- Вас сильно удивит, если я скажу, что на самом деле сейчас сентябрь?
- На самом деле… - я усмехнулась. - А как вас зовут?
- Доктор Джейсон Хайдигерр.
- А как вас зовут на самом деле?
- Э-э… - похоже он даже не понял вопроса.
Думаю, замешательство доктора не помешало ему поставить какой-нибудь диагноз. Мне он стал абсолютно неинтересен, и я не помню, о чем мы еще разговаривали. Он занимался все тем же перечнем, а иногда перечислял 5 - 6 слов и просил меня сказать, какое из них лишнее. Мне было смешно. Когда он ушел, я почувствовала себя усталой и раздраженной.
…Все-таки коричневое, разве что немного сапфировое. А на ощупь… На ощупь безвкусное.
Сегодня страж сказал мне, где выход…
Надо лишь закрыть дверь в спальню и подвесить это на трубе, а самой уползти через вентиляционную отдушину.
И я вечно буду кататься на велосипедных дорожках Кассиопеи.