То, что получилось как всегда, отличается хотя бы тем, что хотелось как лучше…
а осень снова залезла в окна. ее не звали, сама пришла.
швырнула холод: «лови, гостинец! давай, рассказывай, как дела?»
такие гости всегда ни к черту, приходят вечно, когда не ждешь.
и вроде выгнать уже неловко, но от беседы бросает в дрожь.
а осень - стерва, хохочет солнцем: смотри-ка, лето! ан нет, прошло!
и ты стоишь на ветру, замерзший, поверив, будто еще тепло.
забавно видеть, что кто-то в майке стучит зубами, совсем как ты,
а кто-то в куртке, как рыцарь в латах, и вместо копий у них зонты.
ну, ладно, холод, наденем шапки, но осень тут же начнет рыдать.
причем истерик на две недели, а передышки - деньков на пять.
и люди с ней начинают хныкать, ворчать на власть, на судьбу, на век,
и что ужаснее - лезут в транспорт, как будто Ной подогнал ковчег.
а ей, чертовке, никак неймется. на третий месяц хоть волком вой,
не знаешь, вешаться ли, стреляться. давно б развелся с такой женой.
декабрь ждешь, точно день зарплаты, как свет в тоннеле, как минус - плюс,
уходит осень, лукаво щурясь: ну, ладно, нытик, весной вернусь!
ветер бился,
стонал и плакал,
выворачивал все нутро.
ветер жалобно выл собакой.
изнутри поломав ребро,
выковиривал с кровью душу,
нервы
медленно
натянув,
словно семечко сердце лущил,
сжав покрепче голодный клюв -
воронье. бил в стекло крылами,
чернотой застилал глаза,
белоснежным листом бумаги
мне казалась моя стезя.
без единого ориентира,
без пометок
и перспектив.
нарисую мишень из тира.
ветер тянет речитатив.
отпоет мне моё начало,
и не скажет про мой конец.
ветер просто не знал финала -
кто ответчик, а кто истец.
Издавать книгу лучше всего после смерти автора, чтобы он не выслушивал того, о чем никогда не писал.
Лучшее средство от бессонницы - бессовестность.
Не все то, что ты не можешь доказать, является аксиомой.
Как правило, люди видят друг в друге возможность отстоять свою точку зрения, а не проверить ее…
Зеркало дает нам возможность посмотреть на себя со стороны, но не увидеть другими глазами.
Дары у нас всегда от Бога,
Но люди льстят себе…
немного…
Идёт незримая война. В ней - бытие, цена вопроса.
И «языков» в ней не берут, и не ведут их на допросы.
Здесь сразу видно: свой, чужой - едва посмотришь в ясны очи.
И не бывает пленных здесь, и победитель не хохочет…
Закажите мне вальс, Господин Листопад,
в поселковом оркестре, где Вы - дирижером…
Мне уже никогда не вернуться назад
на осенние танцы в пальтишке дешевом…
проводите меня на аллейный «паркет»
без партнера и даже без бального платья…
перепачканных джинсов и стареньких кед
не стесняйтесь, играйте… прошу Вас, играйте…
Закружите… прощаюсь… кружите еще…
напоите, наполните музыкой поздней…
Этот танец последний тебе посвящен,
недопетая юность, смутившая осень…
Приятно испытывать легкое чувство голода, когда под рукой всегда есть что перекусить.
Когда лучше или хуже - это совсем не так плохо, как если оно выглядит так, как всегда.
Сейчас в нашем мире так много всего и всё так доступно, что размышлять о чем-то самому просто не имеет смысла.
Мы обсуждаем чьи-то мысли,
Своих теряя часто след.
И вносим собственные смыслы,
Осмыслить чтобы чей-то бред.
Нередко спорим до икоты.
чужие мысли бьют ключом.
И словно нет иной заботы,
Как спорить вечно ни о чём.
И стоя мысленно у гроба,
В последний раз смакуя вздор,
Находим смысл в нём особый,
С собой заканчивая спор.