Как мало мы знаем и как много, из этого, забываем.
Небо не успело потемнеть,
Утренней зарею освежившись…
То плывет расплавленная медь,
То огонь малиновый над крышей —
И глядеть-то больно… Красота!
Разноцветие небесной шали
Северных ночей июньских… Да,
Почему вас «белыми» назвали,
Если столько красок в вышине?
Мне всегда казалось это странным
(и, наверное, не только мне)…
Разве что за белые туманы,
Что ползут по голубым лугам
Призрачным и диковатым светом…
Приезжай, и ты увидишь сам —
Невозможно рассказать про это.
Приезжай, и может западет
В душу и тебе сиянье ночи
Белой, где безудержно цветет
Северное небо, так, как хочет!
То вверх, то вниз, то холод, то жара,
Вот так всю жизнь — как будто на качелях…
Дела, что привлекали лишь вчера,
Сегодня почему-то надоели.
Сегодня по-другому всё вокруг
И видится, и слышится… И дразнит
Своим лучом слепящий солнца круг,
И птичий хор мне обещает праздник.
И так подумать, сколько суеты
Смешной и странной всюду расплодилось,
А надо замирать от красоты,
Что на краю у неба зародилась
И набирает силу, и плывёт,
И, разгоревшись, затмевает мелочь,
Что в нас так часто копится… И вот
Опять я обретаю, что хотелось,
О чем так пело сердце в тишине,
Придуманной холодными снегами,
Что снова возвращается ко мне
С живыми и весёлыми огнями.
И пусть ночами всё ещё мороз,
К обеду луч расправится отважно,
Растает лед, и, развернув свой нос,
Рванет на свет кораблик мой бумажный.
Я же сильная, Господи, смелая,
Ты же крылья мне белые дал,
И когда-то совсем неумелую
Ветры ими ловить обучал.
И терпеть, если иглы колючие
Проникали сквозь тоненький пух,
Понимать то, чем племя летучее
От дурных отличается мух.
Различать что есть воля, что вольница,
Верить, что за туманом — звезда,
А когда улетишь за околицу,
Помнить путь до родного гнезда.
Не дрожать, если небо расколется,
И забьёт сверху огненный свет,
И не думать, что каждый, кто молится,
На мольбы все получит ответ.
Я же сильная птица и смелая,
Не ломай ты мне, Господи, крыл,
И, нечаянно чтоб онемела я,
Не позволь, раз уж петь научил.
дети наши цветы и надежда
но бывает о том истерия
что была наша участь небрежна
и слаба из лозы терапия
Такой я есть
Не выношу расхожесть слов и дел,
Неточность и неясность меня гложат;
Быть может в жизни много не успел,
Но как коня, нельзя меня стреножить.
Я ненавижу трусов всех мастей,
А так же, челобитье презираю;
Я не хочу прискорбных знать вестей
И, даже, пусть враги не умирают.
Мне сердце рвут женский и детский плачь,
Или слова, пробившиеся сквозь слёзы…
Они, как нерешённая задача
И, как ответ на трудные вопросы.
Я не хочу своих друзей терять
И даже в мыслях их не обижаю.
Я всех люблю! И мне другим не стать!
Я просто измениться не желаю!
Сэм
Какая есть
Не признаю я зависти и лести,
Не трогает фальшивая слеза,
Обидевшись, не думаю о мести,
А собеседнику смотрю в глаза.
Перед начальством я не прогибаюсь,
И денег над собой не знаю власть,
С людьми быть честною всегда пытаюсь,
Не имитирую любовь и страсть.
Не проявляю глупого упорства
И уважаю тех, с кем я дружу.
Терпеть не в силах фальши и притворства,
И правдой, даже горькой, дорожу!
Люблю людей, во всём неравнодушных,
И доброте открытые сердца,
За искренность души и за радушье
Всё отдавать готова до конца!
Бываю и капризна, и ранима,
Но унижения не потерплю,
И благодарна всем, кем я любима,
А если уж люблю, то я ЛЮБЛЮ!
Светлана
Стекает времечко моё в дырявый таз,
И мается в висках настырным звоном,
По вечным, но не писаным законам,
Напоминая о себе в который раз…
Бегут года, отмеривая дни,
Линяют сутки, в окнах растворяясь.
Опять живу…, и чувствую…, и каюсь,
И говорю привычно — «Извини…».
Спешу куда-то…(дом — работа — дом),
Как белка по известному маршруту…
И нет уже в запасе ни минуты,
А я опять надеюсь на «потом»…
Моя приятельница Светка очень хотела замуж. 27 лет, высшее образование, профессия нужная, мужа нет. Есть, конечно, знакомые, в гости ходят, замуж не зовут. И вдруг, случайно, в журнале Светка нашла заговор на жениха. Надо было испечь пирог, прочитать слова и скормить объекту. Эта нелепая мысль встряла в голову девицы, и решила она попробовать, хотя и не верила ни во что, а только в Гиппократа.
На примете был помпрокурора Собакин, свободный и завидный жених. Светлана испекла пирог, пошептавши, и ждала Собакина в гости, вся в волнении и нетерпении. Стук в дверь. И, -опаньки! Входит Собакин и его знакомый из ППС прапор Уткин. Что делать? Не скажешь — вы, товарищ, пройдите, а вы проваливайте. Сели за стол. И тут снова- опаньки! У Собакина живот болит чего-то. И есть ему не хочется. А Уткин взял, и слопал весь пирог. Светка в ужасе надеялась лишь на то, что все заговоры-это ерунда…
Короче, Светка Уткина уже почти бабушка. Сам Уткин почти полковник чего-то. А Собакин так и остался пом-зам…Судьба…
Так хочется иногда пожаловаться… Рассказать о своих горестях и печалях. О заботах и неудачах… О болезнях и тяготах… Только надо ли всему свету выслушивать о моих проблемах? Да и мне жалости от каждого не надо. Все мое- мне и отвешено, значит мне по силам. Значит, надо идти вперед, выпрямив спину, улыбаясь ветру, радуясь жизни.
А если так… ползком или бочком
Куда-нибудь, где всё не так опасно,
И запечатать душу сургучом
От всех, чтоб не терзалась понапрасну.
А если так… забиться в скорлупу,
И дальше своего не видеть носа,
И узкую свою топтать тропу
Чуть в стороне, чтоб по тебе колеса
Случайно чьей-то скорби не прошлись…
А если так? Конечно, всё возможно…
Но сколько бы ни наставляла жизнь,
Сую свой нос везде неосторожно,
И людям я пытаюсь, как могу,
Хоть словом, но смягчить судьбы удары,
Как будто кто-то у меня в мозгу
Наводит на чужую боль радары.
У всех свой путь, но всё же для меня,
Нет ничего счастливее минуты,
Когда средь непростого бытия
Я искрой слова помогу кому-то.
Прикоснуться, понять и прочувствовать в тысячный раз,
Хрупкость мира, его разноликость, величие тоже…
Он по-разному видится нам — и плохим, и хорошим,
Но мы помнить должны — лишь сегодня он длится для нас.
Лишь сегодня в кустах нас слепит прошлой осени медь,
И на старых стволах распустились лишайника розы…
И чем меньше душа мелочится, тем лучше прогнозы,
Что успеем мы, сможем его красоту разглядеть.
Нашёптывал разум: «Брось всё и беги,
Что край тебе этот с печатью сиротства,
Здесь даже небесные выси строги,
А есть же места, где всегда светит солнце.
Зачем тебе эта безбрежная ширь —
Пригладить её, причесать невозможно,
Давно на свой лад все читают псалтырь…
Юродство и лень, глухомань, бездорожье…»
— Все так, — отвечала ему, — да, всё так,
Удобности нет и спокойствия мало,
И власть всех навешать готова собак,
И через колено не раз нас ломала.
Но вот поднимусь я на гору, взгляну,
И сердце зайдется, душа онемеет…
А все побегут, кто ж тогда порадеет,
За дом наш, за мать и отца… за страну…
Перевернула ночь страницы, не читая,
перечеркнула прожитый дневник.
мне повезло. не подвела кривая,
а пропуск в ад подпишет мне двойник.
он без сомнений гнал до поворота
пожары в трюме спиртом не гасил.
привычный ритм, привычная работа
на праздник клоунов нам не хватало сил.
в нас прошлое отделено от жизни,
мы странники удачи и морей.
оставили на память для отчизны
заклепки душ на теле кораблей.
темнеет ночь до черноты бушлата,
таранит ветер купленный бушприт,
но до сих пор на площади Кронштадта
всем нашим людям памятник стоит.
Наше счастье, что в молодости мы читали книги, а не бред из интернета…
Татьяна НИК
Поднимаю трубку.
В телефоне голос.
— Здравствуй, дорогая,
Я тебе звоню!
Номер — не знакомый,
Голос — не знакомый…
— Здравствуй человечек,
Ну и кто же, ты?..
— Вот, решил с тобою,
Завести знакомство…
(А меня об этом
Ты забыл спросить?
Видимо услышав
Голос незнакомый…)
Я должна растаять,
И тебе служить…
Но не долго длился
Диалог наш странный.
Задала ему я,
Простенький вопрос:
— Ну и что хотело,
Твое тупое тело?
С глупыми вопросами,
С ихидным голоском.
Диалог вдруг резко,
Оборвался сразу.
Не захотел он больше
Знакомство продолжать…
Мораль:
Неопределенный номер — как минное поле…
Татьяна НИК